Царский духовник
Шрифт:
Предсказание его сбылось: на обратном пути из своей поездки в Кирилло-Белозерский монастырь, куда Иоанн отправился с супругой и младенцем сыном, царевич Дмитрий от неизвестной причины скончался.
Потеря сына еще больше заставила царя замкнуться в себе и недоверчиво относиться к своим недавним ближним друзьям: он видел в них явных врагов и только мечтал расстаться с ними, тем более что враги не оставляли свои наветы и происки, которые царь охотно выслушивал.
XXXVIII
Остуда царя к своим недавним
Вернувшись с богомолья, расстроенный неожиданной смертью первенца-сына, Иоанн затосковал. Кипучая натура его искала какого-нибудь выхода от обуревавшего его горя, государственные заботы не утешали царя, ему нужна была оживленная бранная деятельность.
Окружающие его бояре замечали грустное настроение Иоанна, но боялись что-либо предложить ему, чтобы его рассеять.
— Великий государь, продерзок стал крымский хан, — сообщил царю Адашев, — грамоты, что подписал с тобою, не хочет уважать, немало русских он в полон себе в своих набегах забрал, тщетно отписывали мы ему, чтоб отпустил их на свободу… Молчит хан, не внемлет нашим указам. Как повелишь, великий государь?
Нахмурился Иоанн. Давно уж дерзость крымского хана была у всех на виду, не раз говорили об этом бояре, но царь из какого-то упорства старался не замечать их слов и на предложения идти походом на Крым отвечал отказом.
— Проучить пора бы басурман… — продолжал Адашев, замечая молчание царя.
— Замолчи, я знаю сам, что нужно делать, сперва должно Ливонию завоевать, она исконная наша данница, повоевал ее еще князь Юрий… А после вспомянем мы и о хане крымском.
— Как знаешь, государь, твоя царская воля, но мнится мне, что прежде с ханом должно бы нам прикончить, а уж потом с Ливонией зачать: ее всегда успеем мы повоевать.
Уверенный в согласии царя идти на хана, Адашев был смущен и оставил Иоанна, пораженный его нерешительностью.
— Что мы, отче, теперь делать будем, — обратился Адашев к Сильвестру, — сам видишь, что негоже нам с Ливониею воевать?
— Знаю, Алеша, знаю и скорблю об этом, пытаться буду отговорить царя, — сказал печально Сильвестр.
— Помогай тебе Творец, не должно христианскую державу разорять и убийства в ней чинить: наш враг исконный, татарва, возрадуется и новые помыслы против Руси святой держать будет.
— Эх, когда бы царь, как прежде, был с нами, уговорить его возможно было, — с сожалением заметил Сильвестр, — а все же попытаюсь!
Сильвестр направился к царю.
— И ты тоже, как и Алеша, советуешь мне не воевать Ливонию? — насмешливо сказал Иоанн. — Ан нет, на этот раз хочу своим умишком думать, хоть скуден он, а все же свой!
Царский духовник заметил, что влияние его на царя почти совсем исчезло и ему не удастся уговорить Иоанна отказаться от войны с Ливонией.
— Дозволь мне, государь, сказать тебе слово…
— Какое? Говори, я не прещу, но только упреждаю: о Ливонии оставь, моего решенья я не изменю.
— Из Крыма к нам идут плохие вести, кичится хан, нам должно скоро ждать его набегов.
— Вот вздумал чем ты нас пугать, отче Сильвестр, — презрительно возразил Иоанн, — не страшна нам
— Ты не подумал, государь. Коли полки свои пошлешь ты Ливонию воевать, ослабишь ты себя, а хану будет известна наша слабость.
— Молчи, отец, — грозно сдвинув брови, крикнул Иоанн, — ужель не вижу я, куда свою мысль ты правишь! Не отстоять тебе Ливонии, так решено, иду ее я воевать!
Сильвестр ничего не ответил царю, печально наклонил голову и вышел из опочивальни.
XXXIX
Начался утомительный Ливонский поход. Побережье Балтийское представлялось Иоанну важнее завоевания юга.
— Прежние дела должно все отложить, — сказал Адашев польскому послу Василию Тишкевичу, — и между государями нашими уладим дело доброе на избаву христиан, пусть будет вечный мир меж нами.
— Пусть царь вернет нам Смоленск, тогда мы вечный мир подпишем, — ответил Тишкевич.
— Никогда государь не отдаст Литве своей вотчины Смоленска, — возразил Адашев.
— Так будем мириться на шесть годов, — предложил Тишкевич, — и пусть ваш государь оставит воевать Ливонию.
Адашев пожал плечами.
— Не уговорить на это дело царя, он тверд в своем решении, а все же спрошу.
Рассердился Иоанн, когда Адашев передал ему предложение польского короля.
— Ливонцы из века дань нам слали, а тут возомнили себя свободными, поразорили церкви Божий, надругались над образами и нам в наших данях не исправились, за такие дела и примут от нас наказание, — сурово ответил Иоанн Адашеву. — Скажи послу, чтоб не совался он не в свое дело! Коли сумеют ливонцы перед Богом исправиться и своим челобитьем умолить наш гнев, тогда мы их пожалуем.
Спокойно выслушал посол ответ Иоанна.
— Ну, если так говорит ваш царь, то пусть ни мира, ни союза с Литвою он не ждет!
После отъезда посла в Москву пришла весть, что король Сигизмунд-Август заключил в Вильне договор: король обязался защищать Орденские владения от Москвы, за это архиепископ и магистр Ливонского ордена отдали ему под залог девять волостей, с условием, что если они захотят их после выкупить, то должны заплатить семьсот тысяч польских гульденов. Сигизмунд-Август обязался прежде всего отправить посла в Москву с требованием, чтобы царь не вступал в Ливонию, потому что она отдалась под покровительство королевское.
Посол его вновь прибыл в Москву с требованием, чтобы Иоанн отозвал свои войска из Ливонии.
Иоанн с достоинством ответил через посла королю польскому:
— Тебе хорошо известно, что Ливонская земля от предков наших по сие время не принадлежала никакому другому государству, кроме нашего, платила нам дань, а от римского государства избирала себе духовных мужей и магистров для своего закона по утвержденным грамотам наших прародителей. А если магистр и вся Ливонская земля, вопреки крестному целованию и утвержденным грамотам, к тебе приезжали и церкви наши русские разорили, то за эти их неправды огонь, меч и расхищение на них не перестанут, пока они не обратятся и не исправятся.