Царский двугривенный
Шрифт:
— Я же ей толковала, — продолжала Лия Акимовна. — Коробка на трюмо.
Ветер поднялся снова и дул капризно, в разные стороны. Вдали за Форштадтом глухо прогремел гром. По низкому небу тащились черные тучи, цепляясь друг за друга, словно убогие слепцы.
Иван Васильевич чувствовал, что жена молча стоит за его спиной, и проговорил, не оборачиваясь:
— Никуда твой Славик не денется. И нельзя мучить гостей. Герасим хочет есть.
— Ты считаешь, начинать без Славика?
— А что такого?
— Несчастный ребенок! — вздохнула Лия
Он посмотрел, как неловко она переступает на французских каблуках по кореньям, услышал ее возглас: «Разбойнички! Собирайтесь! Начинаем кутить!» — и его передернуло.
Гости стали располагаться вокруг скатерти. Тост в честь хозяина было предложено произносить специалисту по этой части, инженеру Затуловскому.
Инженер Затуловский был завистливый неудачник.
Он поддерживал затею Ивана Васильевича с перевозкой фермы только потому, что предчувствовал аварию.
Впрочем, он презирал себя за грязные мысли и, подняв рюмку, расхваливал Ивана Васильевича особенно долго и красиво.
— Ох, как скучно, — сказала жена Полякова, Маргарита Михаиловна.
— А ты, мать, выпей чарку, будет весело! — посоветовал Павел Захарович и пошел проверять удочки.
Павел Захарович Поляков принадлежал к неистребимому племени российских самородков. В гражданскую войну он партизанил в Сибири, потом стал начальником дистанции, выдумал двухотвальный снегоочиститель, сам рассчитал узлы, сам вычертил эскизы, сам придумал название «Носорог». Иван Васильевич помог ему только оформить чертежи как полагается. С Иваном Васильевичем они дружили.
У Поляковых было трое детей. Кроме того, Павел Захарович взял к себе жить сына своего погибшего на гражданской войне друга, и теперь этот парень, Герасим, учился в Москве и получал семь рублей стипендии. Летом Герасим приехал на геодезическую практику, и Павел Захарович привез его на пикник — похвастать, что получилось из бывшего грузчика.
— Возьмите меня, Иван Васильевич, на перевозку, — просился Герасим. — На любую работу. Я не забоюсь.
— А что? — подхватил Поляков. — Возьмем? Парень толковый.
— Бери. Все равно.
— Ты что как в воду опущенный? Захворал?
— Нет. Ничего.
…Иван Васильевич велел Ольке обязательно позвонить ему на работу сегодня утром. Ожидая звонка, он не ходил ни в буфет, ни на диспетчерское совещание. Но звонка не было ни утром, ни днем. Иван Васильевич до того извелся, что к концу работы дерзил без всякого повода. Она так и не позвонила.
Что с ней случилось? Чем он перед ней провинился? Ну, подтрунивал немного, когда катались на лодке, ну, повздорили, когда вернулись на берег и Иван Васильевич хотел еще немного посидеть в сене. Она возразила, что поздно, просилась домой. Иван Васильевич настаивал. Олька, обыкновенно послушная и снисходительная к нему, на этот раз уперлась: «К завтраму надо решать задачки по физике». Он упрямо сидел в сене. Она причесывалась шагах в двадцати от него, ждала, когда он поднимется. И, не дождавшись, пошла одна, и ему пришлось догонять ее, как мальчишке.
Потом они шли рядом по пустым улицам и почти не разговаривали.
Они дошли до дома, в котором уже четвертый месяц Олька снимала комнату. Иван Васильевич хотел зайти. Она не позволила. «Уже поздно. К завтраму надо решать задачки по физике».
— Ну смотри, — отпустил Иван Васильевич дурацкую шутку, — не стану квартплату вносить. (Три месяца назад он настоял, что будет оплачивать ее комнату).
— И не надо, — сказала Олька серьезно.
— Другого кассира нашла? — спросил он.
— Да, — сказала она бесчувственно. — Нашла другого.
И только когда за ней захлопнулась дверь, он понял, что они поссорились.
Он крикнул в темноту:
— Олька!
Она не вернулась, но остановилась на темной площадке лестницы.
— Не дури, Олька! — крикнул он. — Завтра утром обязательно позвони! На работу, слышишь?
Она не ответила, стала подниматься.
Было слышно, как она постучала на втором этаже, как щелкнул запор и хлопнула дверь.
Иван Васильевич перешел на другую сторону улицы, встал наискосок к дому так, чтобы его не было заметно, и ждал, сам не знал чего. В ее окне вспыхнул свет и минуты через три погас. «Решает задачки по физике», — саркастически усмехнулся Иван Васильевич.
Он не уходил и все ждал чего-то. По улице проехал грузовик, в упор осветив левой фарой беленую стену Олькиного дома, и по стене сытыми котами стали выгибаться тени. Медленно прошел дряхлый, согнутый в дугу ночной сторож. В руке его сама собой билась колотушка.
«Но позвонить-то она могла в конце концов!» — подумал Иван Васильевич…
— Иван, — ворвалась в его думы Лия Акимовна. — Что же будем делать? Я уверена, со Славиком что-то случилось.
— Сама посуди, что с ним может случиться?
— Но уже девять.
— Что ты от меня хочешь!
Он встал и пошел к берегу, стал помогать Роману собирать валежник.
— Выпьем, сосед, под рыбку? — предложил Роман.
— Что-то не пьется. Почему Клашу не привез?
— Она у меня чудная. Угорает, когда много говорят. А тут вон какая конференция.
— Скучаешь?
— А то нет, — просто ответил Роман. — Конечно, скучаю.
— Хорошая она у тебя.
— Да. Хорошая хозяйка. И у тебя Лия Акимовна хорошая, — добавил он деликатно. И они выпили за своих жен.
А шум у костра стоял такой, что угореть могла не только Клаша.
— А каких цацек вы от наших спецов дожидаетесь? — нападал профессор на Полякова. — Оболтус и с дипломом под мышкой останется оболтусом до скончания дней своих.
— Вот именно, — вставил Затуловский, с почтительной робостью внимая приезжей знаменитости.
— Вот я, — продолжал профессор, — торчал в институте восемь лет. Мамкин сынок был, либерал. «Дубинушку» пел. А получил диплом с царским орлом — глядь, уже сижу на шее у трудового мужика… Долго еще нам замаливать грехи перед простым народом! Да и сумеем ли замолить?