Царский двугривенный
Шрифт:
Он ел ее яичницу и врал про поездку на временный мост. Он врал небрежно, автоматически, не думая о том, что Павел Захарович будет на пикнике и все может выясниться. Эта небрежность обмана больше всего мучила Лию Акимовну.
19
Славик несколько раз принимался рисовать красную конницу, но работа валилась из рук. Весь день он мечтал, как интересно можно было бы нарисовать арест телеграфиста, и сокрушался, что не имеет на это
В конце концов Славику пришла в голову простая мысль: ведь он может нарисовать телеграфиста не для Куры, а для себя.
Он отложил скачущих лошадок и принялся за дело. Он изобразил большие окна, нарисовал множество зеленых людей с погонами и гражданского в черном пальто и в пенсне. На переднем плане тетя Клаша несла на подносе рюмку. Чтобы было ясно, что в рюмке не водка, а обыкновенная вода, Славик покрасил воду в синий цвет. Тетя Клаша вышла вдвое больше остальных и без всяких усилий со стороны Славика получилась удивительно похожей.
Славик нарисовал и скатерти на столах, и солонки, на карточках написал «Меню», как в настоящих ресторанах. В последний момент он вспомнил про двух казаков, пририсовал их кое-как и пошел к маме хвастаться.
Мама чистила брюки. Она мельком взглянула на картинку и сказала:
— Мило, мило. Застегни пуговицу.
Славик обиделся.
— Можно, я к Мите? — спросил он.
— Нечего там тебе делать.
— Ну, мам!
Она брезгливо вынимала из папиных брюк лежалые бумажки и думала: «Сапиенти сат».
— Ну, мама! — повторил Славик.
— Ах, отвяжись, пожалуйста! Иди куда хочешь!
В гостях у Митиных родителей был свояк Скавронов. Чай они уже отпили и играли в подкидного. Без игры в дурака Скавронов отдыха не понимал. И всегда имел при себе карты.
Бились двое на двое. Клаша, как всегда, была напарницей Мити и принимала на себя его ошибки.
Открывая дверь, Славик услышал ее голос:
— А на что письмо столько лет держать? Подумай своей умной головой.
Она увидела Славика и смолкла.
— А на что екатериновки копят? — возразил Скавронов, набирая овальные, как оладьи, карты. — Катюхи копят, лимонки. Сундуки клеить? Нет, моя любезная, не сундуки. Они, я тебе скажу, царя дожидают. И только! Его величества! Так и тут. Вот, мол, погляди, ваше благородие, какие мы верные, какие письма нам шли…
— Оно в топке было. Понял? — вмешался Роман Гаврилович.
— Ну и что? Не дождались и выбросили… Роман — карты ко кресту! Живете как мураши все равно. Принюхались. Не чуете, кто у вас под боком.
И шлепнул валетом по столу.
— Зря болтаешь, свояк, — сказал Роман Гаврилович. — Он хоть и инженер, а свой. Мы его знаем.
— На первый май флаг на балкон вывешивал, — добавила Клаша.
— Все они стрикулисты до седьмого колена, — упорствовал Скавронов. — Нынче флаги вешают, а было время — трудящих вешали. Это письмо надо бы не в музеи нести, а кой-куда на проверочку…
— Играешь, так играй! — Клаша оглянулась на Славика. — Болтаешь чего не надо.
Славик догадался, что разговор идет о его родителях. Ему стало неловко. Надо бы спросить что-нибудь для вида и уйти. Но, как нарочно, путного вопроса в голову не приходило.
— Ну ладно, — продолжал Скавронов. — Он пускай наш. А она? Письмо-то пущено к женскому роду. Ты проверял, от каких она кровей?
— У тебя перегиб, свояк, — возразил Роман Гаврилович. — Нынче не семнадцатый год. Надо людей персонально глядеть.
— Людей нету. Почитай в календаре. Есть классы. И только! Погляди на себя. Секретарь партийной ячейки, а жена у тебя обрастает. Все равно как слободская купчиха. Красивше людей жить хочет. Циновки кругом, застилочки. У меня вон ребята на полу спят.
— Ежели ты меня секретарем выбрал — значит циновки выкидывать? — спросил Роман Гаврилович.
— А как же! Чем кроешь, садова голова! Я виннового вальта кинул!.. Больше тряпья — больше заразы. Почитай в календаре, где обитают блохи, пауки и прочая мелкая буржуазия. В тряпье. И только!
— Тебе чего, Славик? — спросила Клаша.
— Ничего. Я потом… Я картинку хотел показать.
— А ну дай. Вот, Митька, гляди, как рисовать надо!.. Срисовал откуда или из головы?
— Из головы, — покраснел от удовольствия Славик.
— И пол разукрасил. И подписал «Русаков». Все честь по чести!
— Кто такой? — насторожился свояк.
— Сынок русаковский, Славик, — проговорила Клаша и добавила тем намекающим тоном, которого, как уверены взрослые, дети не способны понять: — Тебе говорили, язык не распускай.
Славик взглянул на Скавронова с недоумением. Ему показалось, что этот смахивающий на богатыря, напечатанного на обложке «Красной нивы», человек растерялся.
— Давай ходи, Клашка! — заторопился он. — Еще кон сыграем, да ладно… Ну и насдавали: шеститки, семитки — одна мелкая буржуазия…
— Да ты его не бойся, — улыбнулась Клаша. — Сиди.
— Сама гляди не забоись, — набычился Скавронов.
— Мы со свояком, окромя блох, ничего не боимся, — усмехнулся Роман Гаврилович.
— Я на фронте ротного в глаза матюгал, — прибавил Скавронов.
И чтобы не было сомнения, приказал Славику:
— А ну подойди!
Славик подошел.
— Это что у тебя?
— Картинка. Историческое событие.
— А ну подай!
— Пожалуйста, — Славик обрадовался поводу установить добрые отношения. — Держите за края. Она еще не совсем высохла.