Царский двугривенный
Шрифт:
Смеялся глупый маляр, смеялся мальчуган в коротких штанишках. Как только татарин нагнулся, Кулибин отпустил ногу. Козырь, почуяв призрак свободы, побежал снова.
— Шайтан! — крикнул собачник.
Вот наконец черная, спасительная нора. Козырь, раскорячившись, полез в узкую щель. Там уже спасалась большая облезлая сука. Козырь попробовал проткнуться дальше. Сука лязгнула зубами и чуть не откусила ему ухо. Он выбрался обратно и припустился куда глаза глядят. В запарке он наколол заднюю лапу и скакал
Козыря обуял ужас. Он уже не помышлял ни о чем. Только бы скрыться от мальчишек и от гремучей палки. Он метнулся под арбу и хотел бежать к монастырским могилкам, но палка заклинилась под колесом. Петля сдавила горло.
— Смотри, Таракан! — весело кричал Славик. — У него кровь из носика!
Козырь улыбнулся ему молочными зубками, мелко повилял хвостиком. Он просил помочь. Просил отпустить его… А мальчик в коротких штанишках прыгал на одной ноге и орал:
— Вот он, дяденька! Смотрите, вот он! Скорее, а то опять убежит!
— Поспевай, Сабантуй, шибче! — гудел Кулибин, размахивая прутом. — Товар упустишь!
И как только татарин подбежал, хлестнул что есть силы верблюда. Верблюд дернул арбу. Колесо отъехало, и палка освободилась. Козырь бросился куда попало, натыкаясь на людей, на столбики коновязи. Силы оставляли его. Посреди дороги он увидел дырявую корзину и сунулся в нее в полном отчаянии. Корзина была мелкая. В нее влезли только голова да передние лапы. Но палка перестала греметь, и Козырю показалось, что наконец-то он укрылся.
До него доносились голоса мясника, Алины, пьяного маляра, мальчика в коротких штанишках.
— Тикай! — кричал мясник страшным голосом.
И больно хлестнул его.
Козырь не двинулся. Только задняя, наколотая лапка задергалась, как во сне, побежала.
— Тикай, поймают! — Мясник ожег его еще раз.
Козырь едва слышно взвизгнул.
— Не любит! — сказал маляр.
— Он, наверное, утомился, — сказал Славик. Он оглянулся по сторонам, и его вдруг поразило, что все лица в толпе были похожи друг на друга.
— Затравили, — сказал Кулибин с сожалением. — Все.
Петля резко натянулась. Козырь ослепительно отчетливо ощутил, что жизнь его обрывается. Он решил защищаться сам до последнего. Но он был деликатный песик и не умел постоять за себя. Единственно, на что он отважился, когда его выволакивали, — укусил корзинку, и то так, чтобы ей не было больно.
Палка подняла его высоко над землей. Петля сдавила шею. Все четыре лапы, каждая на свой манер, забились в воздухе.
— Гляди, Огурец, вон он сальто крутит, — сказал Таракан.
Козырь этого уже не слышал. Человек в черном цилиндре бежал по Соборной улице, и Козырь бежал за ним, и все люди бежали в одну сторону…
Поглядев, как тело Козыря тряпкой волочится по базару, Таракан и Славик вернулись к лавке.
Кулибин дышал часто, ноздри его раздувались. Он хватался то за тесак, то за счеты и долго не мог сообразить, что надо делать. Наконец, вспомнив про купленную обертку, он отсчитал деньги, и ребята отправились домой.
Проходя мимо фортунки, Таракан прищурился и спросил:
— Может, сыгранем?
Славик опустил глаза. На душе его было мутно. Они прошли уже порядочно, а перед глазами все стояла собачья мордочка с прикушенным язычком.
— Противный какой-то собачник, — сказал он. — Не мог уж отпустить.
— Может, кобелек заразный. Или бешеный. Почем ты знаешь?
— А если бешеный, тогда что?
— Цапнет — узнаешь что. Сам сбесишься. Мать, отца перекусаешь. Они других. И так далее.
— До смерти?
— Ясно, до смерти. Бешеный кобель никого не признает. На хозяина кидается.
Славику стало легче. Ведь объясняла не какая-нибудь Машутка, а сам Таракан. Бродячих собак уничтожают правильно. И Славик правильно сделал, что не позволил Козырю убежать на монастырские могилки.
Угрызения совести утихали. Но как только мимо пробегала собачонка, перед ним снова возникала мордочка Козыря, жалко улыбнувшаяся ему в петле.
Минут через десять он спросил Таракана:
— А их разве не лечат?
Таракан, видно, тоже думал о Козыре, потому что ответил сразу:
— Еще чего! Не царский режим — собак лечить.
И Славик совсем успокоился.
Удобно живется на свете от чужого ума.
21
Выкупать Зорьку Славик отправился без всякой охоты. И только когда его у цирка нагнала Олька, он очнулся от оцепенения. Олька сказала, что вожатая срочно велит Славику прийти к ней. Он понял, что сон привиделся неспроста, и пошел.
Таня, как это и должно было быть, жила на Советской улице. Это была главная улица. По ней ездили все шесть красных автобусов.
Вся улица до самой реки была залита мягким асфальтом. По обеим сторонам стояли каменные дома и мороженщики. Дома были двухэтажные, четырехэтажные и даже пятиэтажные, с чугунными балконами. Каждый дом отличался от другого или колоннами, или львиными мордами, или цветными стеклышками на мезонине, или огромным циркульным окном с затейливым переплетом над парадным входом. На глухой стене самого большого дома, в котором помещалось и кино и ресторан и, кроме того, жили люди, виднелась полусмытая дождями реклама с твердыми знаками: «Жорж Борман».