Царский угодник. Распутин
Шрифт:
— А в России?
— И в России Зелёные есть... Только, скорее, они не Зелёные, а Зелёненькие, — усмехнувшись, ответил Распутин, — жидковаты против шведских Зелёных.
Юсупов подумал, что за этими Зелёными и Зелёненькими может быть сокрыта тайна гораздо более страшная, чем та, о которой он догадывался. Выходит, верно говорят, что Распутин через царицу связан с немцами... Юсупов продолжал сидеть с невозмутимым видом.
В это время в дверь раздался резкий хриплый звонок, лицо у Распутина вытянулось, он по-солдатски оправил на себе рубаху, загоняя складки под поясок и собирая их на спине, пробормотал глухо:
— Подожди меня
Он прикрыл дверь кабинета и торопливо проследовал в прихожую, шаг его был неверным, трезвого Распутина неожиданно начало бросать из стороны в сторону, будто он здорово выпил. По дороге «старец» зацепил ногою за стул, с грохотом проволок по полу, и Распутин громко выругался.
В квартиру вошло довольно много людей, судя по голосам, по топоту ног, их было человек семь или восемь. Все — суетливые, быстрые в движениях. Пришедшие гуськом протопали в столовую, с шумом отодвигая стулья, расселись.
— Может быть, чайку? — ласковым голосом предложил Распутин.
— Нет, чаи будем распивать потом, — отозвался хмурый жидковатый тенорок, — вначале дело.
— Дело так дело, кто бы спорил, — недовольно пробормотал Распутин и понизил голос, делаясь почти неслышимым: полминуты назад Юсупов различал всё, сейчас же голоса словно бы ушли в воду.
Он встал и приоткрыл дверь кабинета. «Редкостный мерзавец», — подумал Юсупов о Распутине.
Позже князь Юсупов так напишет о «старце»: «Неограниченное влияние в высших кругах, подобострастное преклонение психически расстроенных женщин, разгул без удержу и развращающая непривычная изнеженность погасили в нём последнюю искру совести, притупили всякую боязнь ответственности. Хитрый, в высшей степени приметливый, он, несомненно, обладал колоссальной силой гипноза. Мне не раз казалось, когда я смотрел ему в глаза, что помимо всех своих пороков, он одержим каким-то внутренним «беснованием», которому он подчиняется, и в силу этого многое делает без всякого участия мысли, а по какому-то наитию, похожему на припадочное состояние. «Бесноватость» сообщает особенную уверенность некоторым его словам и поступкам, а потому люди, не имеющие твёрдых душевных и волевых устоев, легко ему подчиняются. Конечно, и его положение первого советника и друга царской семьи помогает ему порабощать людей, особенно тех, которых ослепляет всякая власть вообще».
Приоткрытая дверь не помогла Юсупову, он ничего не услышал, более того — голоса исчезли вовсе, собравшиеся начали разговаривать шёпотом, достали бумаги. Распутин кинул на стол несколько коротеньких, тупо заточенных карандашей-огрызков, сделал повелительный жест: «Пишите!»
Атмосфера была таинственной, зловещей, в ней отчётливо просматривалось что-то опасное, вызывающее нехорошее ощущение: Юсупов неожиданно почувствовал, что горла его словно бы коснулось лезвие хорошо наточенного ножа.
— Дождались, — неслышно, едва шевеля губами, проговорил он, — теперь всякое отребье будет диктовать царю, как жить России и как жить ему самому. Не-ет, с этим пора кончать.
В щель приоткрытой двери были видны лица собравшихся. Всего к Распутину пришло семь человек. Приведу несколько строчек из записей Феликса Юсупова: «Лица у всех были неприятные. У четверых был, несомненно, ярко выраженный еврейский тип; трое других, до странности похожие между собой, были белобрысые, с красными лицами и маленькими глазками. Одного из них, как мне показалось, я где-то видел, но не
Князь отметил про себя, что он увидел в этот момент совершенно нового Распутина: «старец» преобразился, стал важным, в нём даже появилась некая царственность, величественность, что ли, а поскольку это никак не сочеталось с его мужицким видом, с чёрной неопрятной бородой и непричёсанными волосами, то выглядел он зловеще, нелепо. Юсупова передёрнуло от того, что он сумел подсмотреть в приоткрытую дверь кабинета.
«А ведь это же шпионы, самые настоящие шпионы, это их сборище», — вновь подумал он с болью, с неким внутренним неверием в то, что видел. А ведь и он мог оказаться причастным к этому сборищу. Юсупов даже встряхнулся — то ли сбрасывал с себя наваждение, то ли его просто пробила холодная дрожь, лицо князя скривилось от внутреннего отвращения, Юсупов понял, что его сейчас может вырвать, и он поспешно прикрыл дверь кабинета.
Надо было действовать. Гадливое чувство, словно он прикоснулся к гниющему трупу, не проходило. Перед глазами, кроме важного и самодовольного лица Распутина, маячил ещё маленький золотистый огонёк лампады, зажжённой перед иконой Спасителя, накрытой большим, с вышитым рисунком рушником. Юсупов, поморщившись, втянул сквозь сжатые зубы воздух, потряс головой ошеломлённо: как же в Распутине сочетается всё это вместе?
Бог и шпионские дела, нечистая сила и тяга к России, заигрыванья с аристократами и любовь к немцам... «Вумные они очень и бережливые», — вспомнил Юсупов одну из фраз Распутина о немцах, снова потряс головой, словно бы опалился о жаркий огонь.
Если бы можно было выйти из квартиры незамеченным, он немедленно бы покинул распутинский дом, но для того, чтобы выбраться отсюда, надо было обязательно пройти через столовую, в которой сидели распутинские гости, а встречаться с ними у Юсупова не было никакого желания.
Он стал ждать. «Уж не Зелёненькие ли это, о которых говорил «старец»?»
Гадливое чувство не проходило. Юсупов опустился в жёсткое, покрытое какой-то вытертой крестьянской дерюжкой кресло и погрузился в мрачные раздумья.
«Старец» появится минут через двадцать, оживлённый, с просветлённым взглядом, помолодевший, энергично потёр руки, словно чувствовал запах чего-то очень вкусного.
— Извиняй меня, Феликс, — сказал он, — тут такие дела, такие дела...
— Какие, Григорий Ефимович? — спокойно спросил Юсупов.
— Дымные. Скоро о них узнаешь сам, без меня. Очень скоро.
— Может, расскажете?
— Рано ещё, Феликс. Подожди немного, и ты, повторяю, всё узнаешь сам.
Когда Юсупов покидал тёмную, непривычно тихую распутинскую квартиру, «старец», хитро сощурив глаза, неожиданно спросил:
— Феликс, а где твоя Ирина?
— В Крыму. Отдыхает в нашем имении.
— Приедет скоро?
— Скоро!
— Когда ты меня с ней познакомишь, Феликс? Обещал ведь.
— Вот как приедет, тогда и познакомлю.
В тот вечер Феликс Юсупов окончательно принял решение — «старца» надо убрать, и чем быстрее, тем лучше.
— Это же гнида, гнида, гнида! Вошь на теле России, которую надо обязательно раздавить! — бормотал он будто в бреду.
Он долго сидел у себя в кабинете, размышляя над списком из нескольких имён — эти люди могли бы принять участие в ликвидации «старца». И были они, как разумел Феликс Юсупов, людьми верными.