Царское посольство
Шрифт:
— А ведь коли так, дело-то дрянь выходит! — с беспокойством воскликнул Чемоданов. — Что ж голландец-то говорит?.. Ведь коли за Гибралтарой разбойники нас поджидают, то, по крайности, должны мы на случай нападения приготовиться, мортиры выкатить, зарядить их…
— Об этом мы с капитаном и говорили, Алексей Прохорыч, сегодня же начнем готовиться на случай нападения…
Оба корабля были скоро приведены в боевой вид; ежедневно ожидали нападения пиратов; каждую точку, появлявшуюся на горизонте, принимали за разбойничий корабль.
Прошло несколько дней, и вот, едва миновали Гибралтар, действительно заметили что-то
Разбойники настигают. Конечно, оно ведь еще неизвестно, чья возьмет; а все же силы не равны. Все приготовлено к бою. Почти все на палубе и зорко следят за приближающимися пиратами. Посникова не видно; он внизу, и у него зуб на зуб не попадает от страху. Во время бури, у берегов Ирландии, когда погибель казалась неминучей, когда смерть в холодной и соленой морской глубине рисовалась воображению со всеми своими ужасами, Лесников не падал духом, работал изо всех сил и всячески старался ободрить окружавших его, доведенных до полного отчаянья людей. Теперь же, когда опасность была, во всяком случае, не столь неизбежной, когда приходилось бороться не со слепой и непобедимой стихийной силой, а с людьми, которых можно было и победить, он струсил, а еще несколько часов тому назад подтрунивал над Чемодановым, тревожившимся все это последнее время и то и дело поднимавшимся на палубу — взглянуть, не видать ли где-нибудь пиратов.
С Чемодановым оказалось наоборот: едва разбойничьи корабли начали погоню, он вдруг забыл все свое беспокойство, оживился, созвал своих людей и самым спокойным образом отдавал им приказания относительно того, как надо действовать в случае нападения.
Глядя на него, ободрился и Александр и даже кончил тем, что просто желал нападения…
Между тем пираты, подойдя к кораблям на самое близкое расстояние и разглядев сделанные приготовления к защите, обменялись друг с другом сигналами и вдруг повернули назад, Да с такой поспешностью, будто сами испугались погони.
— Вишь, поганцы! — весело говорил Чемоданов, потирая руки. — Ишь, срамники, улепетывают!.. Видно, русского духа не жалуют… То-то же!..
IX
Остальное путешествие вплоть до Ливорно было благополучно. Пираты не встречались больше, погода стояла прекрасная, корабли иной раз плыли в близком расстоянии от берега, который был неизменно «по левую руку», и москвичи любовались чудными видами, красивыми городами. Все это было так непохоже на свое, русское, знакомое с детства, что нашим пловцам казалось, будто они совсем и не на земле даже, а на какой-нибудь неизвестной «планиде».
Алексей Прохорыч, выходя на палубу, подзывал к себе Александра, подталкивал его и, указывая на какой-нибудь живописный вид, говорил:
— А?! Это что ж, братец, такое?.. Деревья-то? Строение… гляжу я, гляжу — и вот так и чудится, что оно не наяву. Да и наяву ли, братец?.. Может, это так только… один отвод глазам… одно дьявольское прельщение?
— Какое там дьявольское прельщение, Алексей Прохорыч, — отвечал Александр, — вон голландец говорит, что еще и не таких чудес наглядимся в Италии… А про Венецию что толкует… послушал бы…
— Что ж голландец толкует?
— А вишь ты, будто Венеция-то плавучий город, на воде построена… улиц нету… а все на воде…
— Ну это-то он уж врет, морочит тебя, а ты, дурак, развеся уши и слушаешь… а того сообразить не можешь: как же это, чтобы город был на воде построен?! Да и зачем его на воде строить, коли земля есть?! Ну, сам рассуди — как тому быть!..
— Эка, эка! Гляди-ка, это что ж такое? — И он показывал пальцем на обрисовывающиеся очертания какого-либо замка. — Церковь не церковь, дворец не дворец… сгинь, пропади, дьявольское наваждение! Да воскреснет Бог…
Он крестился, зажмуривал глаза и потом понемногу открывал их снова.
— Ишь ты, не пропадает…
— Да и не пропадет, — раздумчиво говорил Александр, жадно вглядываясь в очертания замка чудной, никогда не виданной постройки, в далекие силуэты гор, — хорошо здесь за морем, и зимы вот нету… а у нас теперь что?
И он чувствовал, как начинает биться и щемить сердце.
— Алексей Прохорыч, ведь у нас теперь… ведь Рождество подходит… святки!
— Да, Алексаша… колокола теперь на Москве гудят… добрые люди к празднику готовятся… морозец… снегу-то, чай, снегу!.. Белый он теперь, чистый… ровно алмаз искрится на солнце… Эх, братец, ну чего мы тут попусту глазеем, эка невидаль! Да пропадай ты пропадом, прелесть басурманская! У нас куда лучше, куда лучше!
— Вестимо, у нас лучше! — из глубины сердца повторял Александр вслед за Чемодановым, но глаза все же невольно глядели и невольно любовались «заморскою прелестью»…
Приезд русского посольства в Ливорно не был для города неожиданностью. Недавно вернувшийся из Москвы дипломатический агент венецианской республики, Вимина, проездом через Ливорно сообщил властям, что вслед за ним должно появиться московское посольство, отправляющееся в Венецию.
В Ливорно уже имели кое-какое представление о Московии, так как между ливорнскими купцами и Архангельском существовали торговые сношения. Россия поставляла тогда в Италию весьма значительное количество икры и воску, а также собольих и иных мехов.
Богатый купец Лонглан, издавна торговавший с Архангельском, убедил своих сограждан сделать московскому посольству блестящий прием. Едва русские корабли показались у ливорнского рейда, как со всех стоящих в рейде судов раздались салюты, выстрелы из мортир. Чемоданов, нарядившийся в богатую посольскую одежду, в высочайшей своей шапке, важно стоял на палубе и, заслышав выстрелы, внезапно оживился. Его сердцу было отрадно это выражение почета, которым его встречали. Он немедленно же распорядился, чтобы отвечали такими же выстрелами из мортир.
— Пороху не жалеть! — крикнул он. — Царь-батюшка не станет мне пенять за порох… Коли нас почитают, то и мы должны почтением ответствовать… Ведь мы не простые гости… мы посольство великого государя — и все должны видеть это и чувствовать…
— Иван Иваныч… Лександр Микитич! — кричал он. — Что ж это вы? В каком платье? Сейчас, скорее — дорогие кафтаны, шапки! Али забыли, кто вы?.. Пусть все видят… пусть все чувствуют!
Посников и Александр внезапно прониклись его словами, его чувство сообщилось и им — и через пять минут они стояли уже рядом с послом в кафтанах, парча которых сверкала на солнце, и в высоких собольих шапках.