Царское посольство
Шрифт:
«Весьма часто послы не дают денег тем кучерам, которые их возят, но иногда зовут их в свои комнаты и угощают там водкой из золотого бокала…»
«Капуцинские монахи просили русских послов дать им небольшое количество ревеню. Послы долго обсуждали эту просьбу и дали монахам меньше унции…»
«У Моисея Франка русские купили на тридцать цехинов разных вещей и приказали купцу прийти за деньгами к ним на дом. Но когда он пришел, они отдали ему назад все вещи, объявив, что у них нет денег. Франк стал настаивать, чтобы они оставили вещи и выплатили условленную цену. Тогда они стали грозить ему, что вытолкают его вон из дома.
«Петр Авах покупал у них меха, но они ему их не показывали до окончания торга…»
«Когда уезжали послы из Ливорно, то ничего не заплатили людям, им прислуживавшим. Хозяину своему Лонглану они дали восемь собольих шкурок весьма худого достоинства. Одна прислужница получила кошачий мех, который ровно ничего не стоит…»
Ни Чемоданов, ни Посников, ни Александр, конечно, не могли подозревать, что каждое их деяние записывается и оставляется на суд отдаленного потомства. Александр, если бы и хотел, не мог сам ничем распоряжаться: к тому же его собственные средства были крайне недостаточны, так как отец не нашел нужным снабдить ею казною. Что же касается Чемоданова и Посникова — они знали одно: на Москве все иностранные послы, а в том числе недавний итальянский посол Вимина, всегда пользовались широким гостеприимством. Их всюду возили, кормили, поили, прислуживали им на царский счет и ни за что с них денег не спрашивали. Так же точно и в чужих краях должны поступать с царскими послами. Долг платежом красен. Притом же — чужую землю нечего кормить деньгами, добытыми русским потом и кровью.
XVI
Великий герцог Фердинанд выслал навстречу послам нарядные кареты, запряженные мулами. Это очень понравилось Чемоданову. Он важно пересел из своего наемного экипажа в великогерцогскую карету и громко крякнул от удовольствия.
— Вот это рыдван! Сейчас и видно — настоящий, княжеский… ишь… сиденье-то!.. Червленого бархату!.. Истинный он князь… Фернант… царственного рода… Жаль вот только, что рыдваны запряжены не добрыми конями, а хоша и разукрашенным сбруей и лентами, но все же неказистым зверьем… Ну, что ж… нечего за сие взыскивать… коли нет у людей понятия…
Когда послы подъезжали к городу, их встретил Леопольд, брат великого герцога. Чемоданов, Посников и Александр вышли из карет, низко поклонились Леопольду, и Алексей Прохорович приказал Александру просить великогерцогского брата сесть к ним в карету. Александр почтительно передал эту просьбу, но Леопольд с любезной улыбкой ответил:
— Благодарю, в карете я не люблю ездить… я поеду верхом… прошу синьоров занять их места.
Когда Александр перевел это, Чемоданов сказал ему:
— Проси еще! — и сам при этом опять низко поклонился Леопольду.
Однако великогерцогского брата уговорить сесть в карету не удалось. Поехали без него.
— Вот как нас здесь почитают! — говорил Чемоданов, самодовольно поглаживая бороду. — То не губернатор, а княжеский брат. Лиапольд-то этот, царственной крови, и все ж таки считает себя недостойным сесть в карету послов его царского величества!
— А может, он нас считает недостойными ехать с ним в одной карете! — невольно воскликнул Александр.
— Поди ты! И как это такое тебе взбрело в голову. Ясное дело… вежливость он оказал, почтение, а не обиду нам сделал.
Александр спорить не стал, но остался при своем мнении: выражение лица Леопольда и его улыбка, когда он отвечал на просьбу послов сесть в карету, были довольно красноречивы. Великогерцогский брат только встретил гостей, но возвратился не с ними, а ускакал вперед, окруженный своей свитой.
Помещение для московских послов было приготовлено в знаменитом дворце, известном под названием палаццо Питти. Обширны и красивы были палаты в Ливорно, особливо в доме губернатора, но к ним москвичи уже привыкли. Здесь же их встретила такая роскошь, о которой до сих пор они не имели никакого представления. Величина и высота комнат с огромными окнами поражала их. Особенно же великолепными и чудными казались им громадные ковры, гобелены, висевшие по стенам. На коврах этих с необыкновенным искусством и живостью были вытканы картины, изображающие разные библейские сцены. Александр готов был часами любоваться этими картинами и разглядывать их, Чемоданов расспрашивал его о том, что именно изображено, и повторял:
— Ишь ты, до чего исхитрились немцы!
Что касается Посникова, то он только качал головою, когда Алексей Прохорович спросил его:
— Ну, что, братец, скажешь?
— Да что скажу, — отвечал он, — не ладно это, страшновато!
— Что так?
— К чему оно? На какую потребу сии лики? Образа, иконы в церквах — это дело, угодное Богу, святое… а сие — кощунственно оно как-то, да и сотворено неведомо каким способом, может, не без дьявольской помощи…
— Неужто?
— А ты как думал?.. Помысли-ка — нешто человек своим искусством до такой живости дойти может? Так кто ж ему поможет обнаженные-то телеса изобразить, как не дьявол?..
Рассуждение это, несмотря на свою неожиданность, показалось Алексею Прохоровичу весьма основательным и убедительным, и он старался не глядеть на гобелены, а когда нечаянно взглядывал, то сейчас же отводил глаза и про себя читал молитву.
Чудеса Флоренции оставили глубокое впечатление в умах москвичей. У Александра, как и в первые дни пребывания в Ливорно, опять кружилась голова от чудес этих.
Назначенный состоять при послах маркиз Корсини всячески развлекал их и с утра до вечера показывал им достопримечательности. Прежде всего повел он их через мост Арно в Уффичи. Мост этот состоял из зал и галерей. Тут же были осмотрены монетные мастерские, оружейная, казначейство, драгоценные камни, удивительная посуда и столы из хитрой мозаики. Чемоданов особенно любовался магнитом, поднимавшим полтора пуда железа. Александр долго не мог отойти от двух больших, искусной работы шаров, «на коих написаны все государства и все планеты и небесные божества». Шары эти можно было поворачивать во все стороны, и назывались они глобусами.
Даже Посников, ко всему относившийся с некоторой подозрительностью и опаской и во всем видевший «дьявольские деяния», увлекся, когда в обширных конюшнях красивые, выхоленные лошади «по команде» стали плясать, кланяться и становиться на колени.
— Что ж это за притча? — смеялся он. — Ведь и впрямь она мне кланяется!.. А ну-ка еще разок, еще разок! Вот так, вот так!
Радовался и Чемоданов.
— Дома-то рассказывать про сих коней будем, — говорил он, — так нам никто и не поверит… Да как тут и поверить-то! Кабы своими глазами не видел, отцу родному не поверил бы.