Царственный паяц

Северянин Игорь Васильевич

выехать в Париж, Берлин и Прагу — дать вечера, продать попутно несколько рукописей

книг. Имею 100 крон, не хватает еще столько же. Будьте хорошая, пришлите

немедленно эту сумму, и я тотчас же выеду, причем обязуюсь честным словом выслать

Вам из-за границы недели через две-три эту сумму. О прежнем долге пока не

упоминаю, это будет теперь трудно, но новый погашу незамедлительно. Со дня на день

ждал 100 крон (в герм<анских> зол<отых> марк<ах>)

из берлинского «Времени», но

оно закрылось временно, и вот в результате — моя просьба к Вам, ибо Вы — самый

лучший друг и поможете мне выбраться на заработки. Через месяц вернусь с

обеспечением на все лето и осень, и часть зимы. Все бумаги и визы готовы, нужно

только их взять. Сезон кончается, и я спешу ехать. Жалею, что и то потерял так много

времени. Пока тороплюсь, целую Ваши ручки, жду скорого ответа. Это письмо вне

очереди, 5-го апр<еля> напишу Вам снова и надеюсь - из Франции.

Фелисса просит Вас принять ее сердечный привет. Асю целуем.

Ваш Игорь

ТоПа, II, 23.1925 г.

83

Р. Б. Если я теперь же не выеду, я попаду в такое же положение, как в 1lb годы, а это

ужасно, не правда ли? Верую, что Вы этого не допусти- те: пока еше не поздно, тем

более, половина денег имеется у меня не- прикосновенная, а это так много значит.

Прошлое турнэ по Польше дало мне большую пользу!

Игорь

На днях буду в Юрьеве - достану все-таки книги для Вас - должен достать - и

вышлю с упоением!

Я так настроился ехать, так хочется новых мест, людей, успехов, блеска, тем. Я как-

то не старею, дорогая Августа Дмитриевна, и в свои 37 лет часто чувствую себя

двадцатилетним, и «девятнадцативешние» это так хорошо видят...

Вот и сейчас мне так легко писать Вам, зная наверное, что Вы не погасите во мне

вдохновения, не охладите моего порыва и дадите по

эту остаться поэтом и поступить, как ему хочется, как ему нужно. От неудачи никну,

блекну, от успеха — крылат, жив, блестящ! Еще раз — Ваши ручки!

Игорь

С. Прокофьев писал мне на днях. Он теперь в Германии. Очень хочу повидаться с

ним. Его «Любовь к трем апельсинам» — событие в Европе.

В Америке же она шла 3 года назад с выдающимся успехом.

Я думаю дать ему либретто для новой оперы.

Отчего бы либретто не написать поэту? Ведь их обыкновенно пишут какие-то

фельетонисты из захудалых изданий.

<ПРИПИСКИ НА полях:>

Получив от Вас деньги, выеду на другой же день.

В дороге буду писать Вам каждую неделю.

38

5 марта 1925 г. 5.III. 1925.Toila

Дорогая

Августа Дмитриевна,

пусть прежде всего этот месяц ознаменуется присылом мною Вам давно обещанной

«Поэзы о Иоланте»! Наконец-то я, выбрав свободную минуту, переписал ее для вас. И

только для Вас: переписывать не люблю и не имею времени, ибо работаю теперь во

многих изданиях (Ревель, Рига, Берлин, Варшава и Париж), еженедельно посылая туда

стихи, рассказы и статьи об искусстве. Дело наладилось. На днях в Юрьеве вышли в

свет новые поэмы. Т. к. теперешние издатели экземпляров автору, кроме одного, не

дают (экономия!), авторы же зарабатывают так мало, что о покупке не может быть и

речи, сообщаю Вам небезынтересно ознакомиться самой и ознакомить с моими

книгами милого Макария Дмитр<иевича>, адрес издателя: Estland, Tartu, Jaani uul, 26 -

Vadim Bergmann. Книга каждая стоит меньше 1/2 доллара. Конечно, после Парижа

(поездка наша туда пока отложена несколько) я смог бы прислать Вам и сто

экземпл<яров>, но, думается, Вам интересно прочесть теперь же и не откладывая.

Поэтому-то я и сообщаю адрес Вади- Ма Эдуардовича.

В настоящее время я пишу новый большой роман онегинской строфой из жизни

России периода 1890-1917 гг. Написал уже ровно 2 части (80 строф по 14 строк).

Предвидится еще столько же, если не больше. Надеюсь к маю закончить труд. Эта

работа, собственно, и заставляет меня несколько отложить поездку, хотя есть и иные

причины.

Идея Ваша — разговор по телефону — выполнима, думается, и теперь: ТоПа

соединена телефоном с Ревелем, а Ревель, вероятно, со Стокгольмом. Если вы хотите

стихов, вызывайте, — я к Вашим услугам. И мне будет приятно — очень приятно —

читать для Вас, Вам... Предполагаю, когда поеду во Францию, побывать и в Италии, где

мы, м<ожет> б<ыть>, встретимся. А если не там, возможно, и в Эстии: м<ожет>

84

б<ыть>, Вы поедете через Ревель? Если я Вас очень попрошу об этом?

У нас выпал глубокий снег, и ТоПа приняла совсем зимний вид: снова салазки,

лыжи, лунные ночи... Хорошо! Живем мы очень уединенно и, кроме как у Эссена, ни у

кого не бываем: люди вне искусства, — что может быть с ними общего? Всюду

политика, а я ее органически не выношу. Читаем всю изящную литературу, какую

только удается доставать, а это очень трудно.

Целую Ваши ручки, знакомые с шелестом вешним страниц сборников поэз. Жена

свидетельствует Вам свое внимание.