Царство Божие внутри нас

Проповеди Йоханна Таулера

Перевод И.Прохоровой

Что такое христианские мистические учения вообще и немецкая мистика в частности? Начнем с последнего. Понятие «немецкая мистика» не является четко определенной категорией. Своим происхождением и введением в прошлом веке в научный оборот оно обязано ученику Гегеля Карлу Розенкранцу, который с некоторым пафосом использовал его, рассматривая развитие «немецкого духа» в философии Гегеля. Начало этого «немецкого духа» он усмотрел в мистическом богословии Майстера Экхарта и его учеников. Следующий взлет интереса к немецкой мистике приходится на 20—30-е годы уже нашего века, когда Майстера Экхарта и его окружение попеременно пытались использовать то идеологи фашизма, то марксизма, представляя его то носителем сумрачного немецкого гения и апостолом белокурых германцев, то исключительно народным проповедником [1] , [2] .

Следующая по времени волна интереса к немецкой мистике началась в середине 60-х годов XX века и продолжается до сих пор. Результатом ее стало полное выведение немецкой мистики за какие бы то ни было политические и национальные пределы и как следствие этого вывод, что «немецкой» ее можно назвать только по немецкому языку, на котором были выражены представления этих богословов, и по тому, что жили они в Оберланде — области Верхнего Рейна, или Южной Германии, где исторически родилось и к началу XIV в. окончательно оформилось это религиозное течение.

В последние годы произошел настоящий исследовательский бум в изучении немецкой мистики и превалирует в нем изучение наднационального богословского аспекта, который оказался гораздо интересней национальных, «народных», особенностей. Немецкая мистика — это прежде всего церковная христианская мистика. Богословский словарь [3] , объясняя это слово применительно к христианской, иудейской или мусульманской духовной жизни, приводит следующее его значение: «опыт внутренней, непосредственной встречи человека с основополагающей для него и всего сущего божественной бесконечностью». Для христианских мистиков самым важным было именно «опытное» постижение Бога, подобное тому, что было у первых христиан, которые сами видели, слышали и ощущали Его. Кроме того, христианская мистика — это мистика Писания, мистика, нерасторжимо связанная с апостольской Церковью и с отцами Церкви. В свете этого главного ее качества совершенно несерьезными кажутся разговоры о влиянии на нее то пантеизма, то монизма, то суфизма и чуть ли не индийской йоги, хотя, несомненно, всех их роднит стремление к Абсолюту.

Именно в своем «опытном» познании встречи с Богом немецкая мистика целиком находится в русле древнехристианской мистики, присущей христианству по самой его природе, и, как и все мистические христианские учения, она естественным образом связана и с греческими языческими учениями о возврате человеческой души из материального мира назад к Богу, и с восточными мистическими учениями.

Расцвет немецкой мистики обычно связывают с именем Майстера Экхарта, но ему предшествовало существование замечательной «женской» духовной мистической литературы и уже долгое знакомство с сочинениями Дионисия Ареопагита, который стал известен в Европе в IX в. и сочинения которого оказали самое сильное влияние на Майстера Экхарта.

С началом XIV в. в богословии вообще происходит определенная «смена вех», отход от схоластики, пли «учености», с ее строгой иерархией авторитетов, жесткими правилами цитирования и безусловным почтением к мнениям предшественников. Замечательный историк Л. Н. Гумилев говорил: «Схоластика — это система сносок». Но за этой «системой», безусловно очень ценной для сохранения преемственности в науке, стало исчезать живое религиозное чувство, которое не могли заменить ссылки на великие умы прошлого. Хотя смена эта происходит очень мягко, при совершеннейшем почтении ко всем старым авторитетам и при безусловной отсылке к ним, но центральным и в религиозной жизни, и в богословии опять становится главное — непосредственная встреча с живым Богом. Передача остроты и яркости переживания этой встречи была тем сильнее и тем заразительней для окружающих, чем более близок и понятен им был язык, на котором об этом рассказывалось. До XIV в. языком Церкви в Германии была исключительно латынь, на ней совершалось богослужение, на ней писали богословские трактаты. Расцвет немецкой мистики связан еще и с тем, что впервые живой опыт богообщения был выражен на народном языке, а отсутствие точных богословских терминов, которые еще только нащупывались, с лихвой компенсировались чувством и воображением. Анализируя сейчас многие положения Экхартова учения о соединении с Богом, ученые приходят к парадоксальному выводу [4] , что высказывания, навлекшие на него обвинения в ереси, а он был признан виновным в 22 из 28 предъявленных ему обвинений, часто — результат неправильного перевода и неразработанности богословской терминологии на немецком языке. Ведь даже многие и многие годы спустя народный язык считался недостойным того, чтобы на нем писать столь серьезные вещи. И если в литературе латынь дрогнула под натиском поэзии как наиболее интимного словесного творчества еще в XIII в., то в богословии, где она сохранялась дольше всего, ее решительно потеснили только в первой половине XIV в. и только потому, что изменился характер религиозной жизни, связь с Богом стала гораздо более непосредственной и интимной и для ее выражения потребовался живой язык. Большую роль в этом сыграли два нищенствующих ордена — францисканцев и, особенно, доминиканцев. В отличие от старых орденов, бенедиктинцев и цистерцианцев, которые строили свои монастыри вдали от больших поселений и оттуда вели свою миссионерскую и просветительскую деятельность, францисканцы и доминиканцы устраивали свои монастыри посреди городов, ставя своей задачей обращение беднейшего населения, долго остававшегося лишь формально христианским, но не затронутым верой по-настоящему. Нищенствующие монахи подавали этим беднякам наглядный пример следования за Христом и, конечно же, они разговаривали с ними на их языке — «народном» немецком языке [5] .

Исторически поводом для «литературного» развития богословских мистических учений на «народном» языке была поставленная перед братьями-доминиканцами в конце XIII в. задача окормлять насельниц многочисленных женских монастырей, примыкавших к их ордену [6] . Сестры не знали латыни и говорить проповеди для них нужно было по-немецки. Следует сказать, что братья-доминиканцы очень серьезно отнеслись к своей новой задаче, и их проповеди, для которых поначалу они с трудом подбирали немецкие слова, вскоре превратились в настоящее духовное руководство и школу мистической практики. Кроме того, проповеди эти говорились для хорошо подготовленной аудитории. В женских монастырях была жива традиция древней женской мистики XII и XIII вв., наиболее яркими представительницами которой были Элизабет из Шенау (ум. 1164), Хильдегард Бингенская (ум. 1179) и Мехтхильд Магдебургская (1212—1299), автор впервые написанного на немецком языке автобиографического сочинения «Откровения сестре Мехтхильд из Магдебурга, или Льющийся свет божественности» [7] , представляющего собой запись исключительного по силе и достоверности свидетельства непосредственного общения с Богом и соединения с Ним. Это первое мистическое сочинение на родном языке невероятно высоко поднимало планку требований к проповедям в женских монастырях и по богословской глубине, и по эмоциональному накалу.

О немецкой мистике судят по ее трем выдающимся представителям. Прежде всего это Майстер Экхарт (1260—1328) и затем его ученики и последователи в следующем поколении — Генрих Сузо (1295—1366) и Йоханн Таулер (1300— 1361). И хотя мистика Экхарта имеет исключительно умозрительную и интеллектуальную направленность [8] , влияние Экхарта на его современников и последователей — несмотря на обвинение в ереси и последующий запрет — было сродни чуду и во многом объяснялось его необыкновенной личностью, во всяком случае таково было единодушное убеждение его слушателей и учеников.

Основной принцип богословско-философской системы Экхарта — обретение Бога в себе. Ссылаясь на Евангелие от Иоанна: «И Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как единородного от Отца» (1, 14), Экхарт утверждает, что Бог Отец вечно рождает во всем подобного Себе Сына, и место этого рождения — душа человека.

Мистика Генриха Сузо — это поворот к более конкретному поиску пути к соединению души с Богом, но его метафизическое учение носит характер биографического и очень личного свидетельства. Учение же Йоханна Таулера находится посредине между этими двумя крайностями — объективным учением Экхарта и субъективным учением Сузо. Именно Таулеру принадлежит честь создания такого учения, которое стало «руководством» к жизни и дерзкая незаурядность которого стала целительным ферментом религиозного обновления всей Западной Европы.

Все сведения о происхождении, внешних событиях жизни и даже самих годах жизни Йоханна Таулера известны весьма приблизительно, как будто бы изначально жизнь его была запрограммирована на внутреннее, а не внешнее заполнение. И все-таки из этого приблизительно известного складывается следующая картина:

Йоханн Таулер родился примерно в 1300 г. в семье богатого купца Николауса Таулера. Рано обратившись к внутренней духовной жизни и отказавшись от отцовского наследства, в 15 лет он вступил в Доминиканский монастырь в Страсбурге. Там он несколько лет был учеником, вероятней всего, Йоханна фон Штернгассена, а затем три года учился в главном учебном заведении Ордена Generalstudium в Кельне. Вряд ли он учился у самого Экхарта, хотя сразу же стал его духовным учеником. Из Кельна Таулер вернулся в Страсбург, не поехав в Париж для получения магистерского звания, чего от него ожидали. Всю свою жизнь, за исключением нескольких лет, проведенных в Базеле (о чем ниже), и коротких отлучек, он провел в своем монастыре, там он и умер 16 июня 1361 г. и там же погребен.

Внешне не богатая событиями, жизнь Таулера была чрезвычайно духовно насыщенной. Таулер совершенно сознательно отказался от получения степеней и построения карьеры внутри Ордена, на что имел полное право, будучи дипломированным «учителем Священного Писания». Он с самого начала ставил перед собой чисто практические задачи, называя себя наставником, а не начетчиком, учителем жизни, а не написанного — «Lebemeister» в противоположность «Lesemeister».

В Таулере очень рано проявился могучий дар проповедника, но проповедника особого — все, что он говорил о Боге было для него живой действительностью и основывалось на его собственном опыте. Его проповеди в соборах, многочисленных женских монастырях и на площадях были настолько мощны по глубине чувств и языку, так близки к жизни и так отвечали настроениям слушателей, что очень быстро Таулер стал одним из самых известных проповедников своего времени.

Сам Таулер никогда не записывал свои проповеди и, будучи не начетчиком, а истинным наставником, всегда говорил их словно в первый раз, записывать же их у него не было ни времени, ни желания. К сожалению, не сохранились и письма, которые он должен был писать своим духовным дочерям. А о том, что он их писал, свидетельствует единственное сохранившееся письмо такого рода. В Базеле Таулер сблизился с «Друзьями Божьими», обществом, или, скорее, братством, которое стало благодатной средой для развития немецкой мистики. Понятие «Друзья Божьи» пришло из Евангелия (Ин. 15, 14—15): «Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я называю вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего». С XIII в., начиная с Мехтхильд Магдебургской, это понятие приобретает в Германии более широкое распространение и более определенное значение, а именно круга людей (но никак не секты и не «церкви в церкви»), для которых духовные интересы превосходили все прочие. Члены этого круга обменивались письмами и сочинениями, которые часто посылали друг другу с Генрихом фон Нердлингеном, много разъезжавшим богатым негоциантом, также входившим в этот круг. Благодаря Генриху фон Нердлингену составилось первое собрание писем на немецком языке. Однако письма Таулера, за исключением одного, не уцелели. Зато в настоящее время известны 84 подлинные проповеди Таулера, сохранившиеся более чем в сотне рукописей. Количество приписываемых ему проповедей в течение времени значительно менялось — от 100 и даже 150 до 80 и, наконец, 84. Так высок был его авторитет, что ему приписывали все мощные по содержанию проповеди, в том числе и Майстера Экхарта, хотя нередко это делалось и в целях конспирации, дабы надежнее сохранить сказанное Экхартом после его осуждения. Исследование рукописей [9] показывает, что проповеди были в основном записаны монахинями, рукописи многократно переписывались, они несут на себе диалектальные отпечатки языка переписчиков, что еще раз доказывает, что проповеди были записаны с устной речи. Известно также, что рукописи имели широкое хождение в Рейнской области и Нидерландах. Некоторые рукописные тексты стали известны еще до смерти Таулера и не исключено, что он сам их просматривал, а может быть, даже редактировал. Во всяком случае, они отличаются гораздо большей точностью и грамотностью текстов, чем записи проповедей Экхарта.