Царство страха

Томпсон Хантер С.

Однажды в субботу мы поехали туда по прибрежному шоссе, что уходит из Сан-Франциско. Я взял с собой моего двухлетнего сына, Хуана. В то время и вправду возникали самые чумовые комбинации и пересечения людей. Вместе со мной ехал Аллен Гинзберг, нас сопровождали Ангелы Ада. И копы, чтобы своевременно предотвратить бесчинства Ангелов. Семь или восемь полицейских машин. Дом Кизи, отделенный от дороги небольшим ручьем, производил очень странное впечатление. Например, на каждом дереве надрывался установленный там мощный динамик, они висели повсеместно, даже на проводах вдоль шоссе. Уже на подъезде к дому вы оказывались в вихре чудовищного грохота - рок-н-ролла в самом диком своем проявлении. В тот день, еще до того, как подъехали Ангелы, копы принялись арестовывать каждого, кто покидал владения Кизи. Я уже подъезжал к дому. Хуан мирно посапывал на заднем сиденье. Намечалась заварушка - копы хватали людей и тащили проверять их данные в свои тачки. До легавых оставалась сотня метров, и мы виде­ли, как они весьма жестоко издевались над одним

задержанным. Аллен сказал: «Слушай, мы ведь этого так не оставим». Так вот, с Алленом на пассажирском сиденье и Хуаном на заднем, я подъехал прямо к копам, которые как раз схватили одного нашего знакомого. Он направлялся в расположенный за углом ресторан. Когда копы только приблизились к нам, Аллен завел свою шарманку - начал тихонько гудеть мантру «ом», надеясь так замурлыкать им мозги. Я же заговорил с ними на журналистский манер: «Что происходит, офицер?» Тем временем плохие вибрации от копов нарастали, и Аллен пел мантру все громче и громче, надеясь своим гудением создать против них Буддистский за­слон, при этом он игнорировал их вопросы, отвечая только: «Ом! Ом! Ом!» Мне пришлось объяснить копам, кто он такой и почему так странно себя ведет. Тогда они наконец загляну­ли на заднее сиденье и спросили: «Кто это у тебя там сзади? Ребенок, что ли?» И я ответил: «Да, это мой сын». Аллен все еще пел свой «Ом», когда нас отпустили с миром. Полагаю, нам попался вполне разумный коп, решивший не связываться с журналистом, поэтом и ребенком. Интересно, что он тог­да подумал о гудящем, как пчела, Гинзберге. Так выглядела одна из самых престранных ситуаций, в которые я когда-ли­бо попадал, впрочем, почти любая ситуация с участием Алле­на получалась странной в той или иной степени.

Дж.П.: Повлияли ли на вас другие авторы Разбитого Поколения?

ХСТ: Джек Керуак немного повлиял на меня как на писа­теля... Этими своими арабскими распонятками, типа, враг моего врага - мой друг. Керуак показал мне, что совершенно реально писать о наркотиках и при этом публиковаться. Это оказалось возможно, и я ожидал, чисто символически, что и он появится в Хэйт-Эшбери. Гинзберг тусовался здесь, и, ка­залось бы, Керуаку тоже тут самое место. Но вот нет: он вер­нулся к своей матери и в 1964-м году голосовал за Барри Голдуотера. Тут наши дорожки и разошлись. Я не пытался писать, как он, но есть что-то общее в том, как мы добива­лись публикации своих книг, как пробивались сквозь лед из­дательского истеблишмента Восточного побережья. Подоб­ную связь я чувствую и с Хэмингуэем. Когда я впервые уз­нал о нем и его работах, то подумал - ну ни фига же себе, как некоторые люди писать могут. Ну и, разумеется, Лоуренс Ферлингетти оказал на меня изрядное влияние - и как вели­колепный поэт, и как хозяин невероятного книжного магази­на «City Lights» на Норт Бич.

Дж.П.: Что означает «писатель вне закона» в вашем понимании и на вашем примере?

ХСТ: Я просто всегда оставался верен себе и своему вку­су. Если мне нравится нечто, и оказывается, что это запреще­но законом - что же, у меня могут возникнуть проблемы. Обратите внимание - жизнь вне закона не обязательно озна­чает жизнь против закона. В древности об этом хорошо зна­ли. Возьмем историю Скандинавии. Община могла объя­вить, что человек находится вне закона, и тогда он отправ­лялся в ссылку в другие земли. Такие люди сами сбивались в общины, которые стояли строго вне закона. Такие общины жили по всей Гренландии и Исландии, куда бы не пристава­ли их корабли. Я не думаю, что попав вне закона в своих род­ных странах, они принципиально стремились к этому... Я ни­когда не стремился к конфликту с уголовным кодексом, или стать «внезаконником». Просто однажды оказалось, что именно так дела и обстоят. К тому моменту, когда я принял­ся за историю «Ангелов Ада», я уже гонял по дорогам вместе с ними, и было совершенно ясно, что возврата назад, к пра­вильной жизни в рамках закона, нет и не будет. Если взять Вьетнам и траву, то получится, что все поколение напропа­лую совершало уголовные преступления. Все жили с ощу­щением того, что однажды они могут влететь по-крупному. Огромное количество людей сформировалось и выросло с этим отношением. Найдется масса «внезаконников» много махровей меня. Я же просто писатель. И никогда не стре­мился быть писателем вне закона. Даже и не слышал такого термина; его придумал кто-то другой. Но мы все стояли вне закона - Керуак, Миллер, Берроуз, Гинзберг. Мне неинте­ресно судачить, кто из них нарушил больше пунктов кодек­са или кто был самым отъявленным «внезаконником». Я про­сто признаю союзников, моих людей.

Осень 2000

* * *

В бурные и жестокие 60-е я обнаружил, что все глубже и глубже погружаюсь в опасную трясину криминального образа жизни, и вместе со мною в нем вязнут едва ли не все мои друзья и знакомые. В какой-то момент я был невероят­но загруженным профессиональным журналистом с женой, сыном, невероятно образованными друзьями и новейшим мотоциклом марки BSA, который журнал «Hot Rod»

как раз тогда объявил «быстрейшим в истории». Моя комфорта­бельная квартира в доме, что стоял на холме, над парком «Золотые Ворота», не пустовала ни ночью, ни днем - в ней толпились художники, музыканты, писатели, адвокаты, ди­кие байкеры и звезды рок-н-ролла, имена которых вот-вот узнает весь свет... В те годы Сан-Франциско был столицей мира, а мы - новой аристократией. Казалось, мы живем в Волшебном Царстве.

И все-таки кое-что меня беспокоило. И очень даже серь­езно. Невозможно было не обратить внимание, что все боль­ше и больше моих друзей арестовывали и сажали в тюрьму. Мы делали все то же, что и прежде, но вдруг оказалось, что мы виновны в тяжких преступлениях, которые влекли за со­бой суровые наказания... За косяк, скуренный на скамейке в парке, полагалось пять лет, десять лет получали те, кто отка­зывался идти в армию, то есть, отправляться умирать во Вьетнам.

Это оказалось только началом Криминализации целого поколения, и с каждым днем я ощущал это все острее. Даже Джоан Баэз оказалась за решеткой. По новым законам выхо­дило, что хранение ЛСД - особо тяжкое преступление «Класса А», и полиция может и даже должна выломать вашу дверь, если есть основания полагать, что у вас дома лежит кислота. Как-то раз, на одном дне рожденья в Беркли, я огля­нулся и понял, что все мы сейчас совершаем уголовное пре­ступление, просто в силу того, что тут находимся. Вчерашнее Веселье официально превратилось в завтрашний безумный кошмар. Страх тогда сподвигнул меня на решение нанять на­дежного адвоката, специалиста по уголовному праву. Он со­гласился при одном условии - никогда не заговаривать с по­лицейским прежде, чем он примчится ко мне на помощь.

Какая такая марихуана?

В самом деле, среди моих лучших друзей немало адвока­тов. Среди моих других хороших друзей найдутся и профес­сионалы из силовых структур, но вот их уже немного. Мне кажется, что в моем бизнесе это не очень мудро - держать вокруг себя слишком много копов, ровно как и постоянно находиться в компании адвокатов - пока, разумеется, про­тив тебя не соберутся затеять процесс в суде, и даже тогда ты должен держать ухо востро. Ваша жизнь и ваша свобода, сама ваша судьба зависит от того, насколько удачно вы вы­брали адвоката; и если ваш выбор был неудачен, вы дорого заплатите за это. Если ваш защитник - дурак или мямля, вы обречены. Суд будет вас презирать, обвинители - глумить­ся над вами, ваши друзья предадут вас, а ваши враги востор­жествуют. Без всякого сожаления и пощады вас зашвырнут в жернова Системы Уголовного Права.

А это то самое место, где надеяться можно лишь на то, что вас признают безнадежно невменяемым. Безумие, в конце концов, можно лечить, под присмотром, конечно, закона; а вот Доказанная Вина и Судимость останутся с вами навсег­да - или же, в самом лучшем случае, придется внести в раз­личные фонды огромные денежные средства, чтобы подма­зать дружественного Президента, избранного на второй срок, которому нечего терять и которому ничего не стоит вы­давить из себя в самую последнюю минуту принародно не­сколько Извинений за необоснованное задержание. Вот тут- то он вам и понадобится - баснословно дорогой Адвокат. Правосудие никогда не ценилось в Америке дешево, даже для невиновных.

* * *

Нет-нет. Сразу забудьте про все эти «пусть клиент помучается». Адвокат, типа, помучается Позднее, один как перст посреди своих шикарных апартаментов, мучимый демонами нечистой совести.

Нет. Ничего подобного. Хочу, чтобы он мучился прямо сейчас, совсем как я. Он же поручился за меня! Мы же теперь Братья, любящие друг друга до Глубины Души. Мы страдаем вместе, или нечего и начинать.

Нас объединяет священная Клятва, сакральный коктейль из Крови, Правды и Чести. Мы будем драться, спина к спине на гребне высочайшего из холмов, защищая наше непобедимое Братство, благородное знамя Правды, Закона и Справедливости.

Нас немного, но мы говорим от имени миллионов. Мы свирепы, как одинокие быки, и имя нам - легион. Наши манеры кротки и сдержаны, но наша справедливость - неотвратима. Иногда она приходит не сразу, но в другие дни налетает Быстро, перегрызая шеи Виновных, подобно стае Карликовых Крокодилов, коих выпустили на прогулку в долину реки Мапуто в Трансваале, где Виновные могут бежать, но им нипочем не Спрятаться.

Их души никогда не умрут, никогда не умрут и наши. Единственная разница между нами в том, что, когда на одном из эксклюзивных пляжей Будущей Жизни приступят к Большой Готовке, их души превратятся в длинные острые шампуры, помещенные в самое пекло, в то время как наши станут руками на брызгалках с водой...

* * *

Я поручил своему адвокату достать на следующий день досье, которое ФБР собрало на меня, но он только поднял меня на смех и назвал дураком.

– От этих свиней ты никогда не получишь и дранного листика, - сказал он, - можно просить, умолять, требовать и подавать в суд - но они никогда не скажут, что у них есть на тебя. А уж в твоем случае, Док, эта дерьмовая папка будет такой толстой и столь устрашающей, что, может, нам лучше и не видеть ее никогда. Цена, в любом случае, выйдет астрономическая.