«Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!»
Шрифт:
Запоздало пришла мысль: поляки знают точное число своих противников. Сами же обыватели им сообщили. Столько месяцев рота стояла в городке, не составляет труда сосчитать каждого военного по головам. Да и наверняка имелись здесь агенты. В не столь далеком прошлом — единое государство, у многих родственники теперь живут в соседней стране. Как ни старайся, контакты не прервешь. Если не официально, то уж потайными тропами переберутся. С товаром ли, просто приветы родне передать…
Знают — и ладно. Попытаемся доказать верность крылатой фразы Суворова. Не получится — спишем все
Последние минуты перед боем, когда уже все решено и остается лишь дождаться команды. Ох, как же они тянутся! И пока никто не думает о смерти. Далекие черточки-люди, даже не скажешь, что враги. Но надвигаются, медленно, шаг за шагом отвоевывая дистанцию…
И первый залп. Затем — следующий. Дружные, слаженные, видно, чему-то удалось научить солдат. Заработал пулемет. В ответ тоже стали прилетать пули, но поляки стреляли на ходу, и смертоносные кусочки свинца или пролетали над головами, или взбивали фонтанчики снега впереди залегшей роты. Пока происходящее напоминало больше учения, чем настоящий бой, и люди были относительно спокойны. По команде меняли прицел, по команде стреляли… Поляки в конце концов не выдержали. Первая цепь залегла шагах в восьмистах, вторая тоже не дошла до нее. Зато стали торопливо подтягивать поближе пулеметы, а кавалерия стала смещаться на фланг. Но уланы все время оставались вне зоны эффективного огня, видно, данного головному дозору отпора хватило. Плюс — тяжеловато атаковать в конном строю по глубокому снегу.
Даже первые потери не повлияли на дух обороняющихся. Ранили кого-то, на то и война. Что такое пара человек? Не тебя же!
Цепь попыталась подняться, вновь натолкнулась на огонь и почти сразу залегла. Не готовы были противники к сопротивлению. Пока не готовы. Или…
— А вот сейчас станет жарковато, — Чижевский оторвался от бинокля.
— Что там?
— Батарея. Как всыплют, да почти на ровном месте!
Вдалеке действительно показались две орудийные запряжки, развернулись, и артиллеристы торопливо принялись за установку орудий.
— Они что, серьезно? — вопросил Тертков.
— Нет. Шутят, наверное, — Чижевский вновь закурил. Что еще оставалось, если даже ответить врагу нечем?
— Но это же… Надо что-то делать.
— Есть предложения?
— Ну, это… Отойти…
— Не получится. Накроют по дороге. Да и уланов видел? Пока мы на позиции, плюсы у нас, а в движении… Догонят. И рано еще. Какой толк, если мы сбежим спустя час? Надо хоть время дать, пока пути не испортят. Иначе покатят ляхи прямиком на Смоленск. Кто их там остановит?
Первое облачко разрыва возникло в пасмурном небе далеко за цепью. Следом — еще одно, а затем орудия принялись бить залпами. К счастью, противник взял высокий прицел, и урона шрапнель не наносила. Заволновавшиеся поначалу солдаты успокоились, а кое-кто стал отпускать шуточки насчет кривых рук и слепых глаз.
Так, под редкую орудийную канонаду, и поднялась в очередную атаку польская пехота. Чтобы вновь залечь через полсотни шагов. Может, при ином раскладе Чижевский постарался бы подпустить противника поближе, чтобы действовать наверняка, но перевес в силах
Новая очередь разрывов пришлась гораздо ближе. Но все высокие, вновь не наносящие вреда. Тем не менее долго так тянуться не могло. Условия для артиллеристов были идеальные — веди огонь, словно на полигоне, зная, что в ответ не прилетит ни одного снаряда. При любом умении рано или поздно, но возьмут правильный прицел, и не надо иметь развитое воображение, чтобы представить последствия.
— Товарищ капитан! — Связист запыхался. Столько преодолеть бегом, да по глубокому снегу — не шутка. — Штаб передал: держаться до последней возможности.
— А о помощи они ничего не сообщили?
— Никак нет. Лишь: вторжение началось и на других участках. Из Москвы пришла телеграмма: это война.
— А я думал, учения, — пробурчал Чижевский.
Он ждал последней новости, был уверен в ней, и все же стало чуть не по себе. Отойдешь — и можешь подвести другие разбросанные там и сям подразделения, командиры которых надеются на Чижевского.
Не надеются, подумалось вдруг. Каждому прекрасно известен расклад сил, и никакой надежды задержать поляков быть не может. Лишь дальше, когда войска будут собраны в кулак и налажено нормальное руководство. Это же аксиома военного дела, известная каждому унтеру, не то что офицеру.
— Слышь, комиссар. Бери одну повозку, пару расторопных солдат да гони на станцию. Там должен быть паровоз с вагонами, пусть подают его задним ходом сюда. Пешим ходом не оторвемся, а держаться долго не сможем. Как увижу, что состав на месте, начну отступление. Погрузимся, и пусть тогда хоть скачут за нами, хоть бегут.
Чижевский понимал, что он легко может стать козлом отпущения, однако не класть же солдат без всякого смысла! Даже если удастся простоять здесь до вечера, в чем он весьма сомневался, противник с легкостью обойдет одинокую роту, и окажется далеко в тылу. Никто не станет ломиться в ворота, когда по сторонам отсутствует забор.
— Хорошо, — спорить Тертков не стал. Ему давно хотелось оказаться подальше от линии объявившегося фронта, а тут командир сам предложил ему неплохой выход.
Впрочем, капитан подумал и о другой возможности: не удерет ли политический руководитель сам по себе? Всякое может быть в нынешние времена. Просто одному ведь будет хуже. И на прорвавшихся поляков можно налететь, и начальству объяснять, куда делись остальные. Тут ведь еще здравый смысл. Каков бы комиссар ни был, в данный момент ему выгоднее исполнить приказ.
Затихший было бой опять возобновился. Артиллеристы отчаялись накрыть оборонявшихся шрапнелью, хотя это в данном случае было самым надежным, и перешли на гранаты. Снег взмывался вверх от разрывов, вначале опять неточных, но постепенно они становились все ближе и ближе.
Теперь в цепи уже никто не шутил. Вот откуда-то послышался крик, и двое солдат потащили в тыл третьего, а чуть дальше снаряд вообще упал настолько удачно, что разнес кого-то на куски.
— Передать по цепи: держаться! Будем отходить, все поляжем. Скоро подойдет поезд, и тогда…