«Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!»
Шрифт:
Самое же странное было в другом. В редкие минуты отдыха, где-нибудь в очередной дороге, Кротов частенько вспоминал девушку, и не просто вспоминал — мечтал, словно был не битым жизнью, все повидавшим мужиком, а неоперившимся юнкером, которому простительны охи и вздохи. И вообще смешно, что в мечтах ему представлялась не собственная, раз уж расписаны, жена, а просто знакомая. Или — любимая? Кротов сам толком не знал этого. Только прочие женщины вдруг перестали существовать. Хотелось невозможного — гулять с Диной, разговаривать, любоваться ею, тонуть в ее глазах…
Вопрос — когда? С начала
Искать Дину тоже не было времени. В буквальном смысле. Только мечтать о ней, да и то не в Москве, где расписаны были минуты, а в бесконечных мотаниях по фронту и ближайшим к нему гарнизонам. На то и офицерская судьба…
Машина катила по московским улицам, а Кротов поражался про себя быстроте нынешних перемен. Вроде отсутствовал в столице какую-то неделю, а города не узнать.
Нет, дело, разумеется, не в зданиях, дома остались прежними, и не в наступившей весне, отсутствии снега, в почках на деревьях, пробивающейся кое-где траве. Поменялся общий дух города. Мужчины подтянулись, переоделись в военную или полувоенную форму, меньше стало праздных гуляк. Одни ушли в армию, другие работали на оживших заводах, а всевозможные бездельники предпочитали прятаться, не выставлять собственное безделье. Как спросят: почему прохлаждаешься? И ведь есть кому спросить. Постоянно попадаются то патрули, то усиленные наряды милиции. Проверки документов, бесконечные выяснения и вопросы, порою — задержания…
Наряду с обычным фронтом власть стала создавать другой — трудовой, лихорадочно пытаясь в ускоренном темпе хоть отчасти исправить все последствия революции и последующего бардака. Говорить о переломе, а тем более — восстановлении, было рано, тут не считанные дни нужны, однако производство стало заметно оживать и в столице, и в других городах, а в Петрограде уже была произведена первая партия танков, и сейчас спешно формировалась танковая рота.
А вот людям торговым вдруг стало несладко. Новая власть закручивала гайки, зорко следила, чтобы не было откровенной спекуляции, в случае нарушений начинала сажать и потихоньку прибирала всю эту сферу человеческой деятельности к рукам. Все преимущества — реальному производству. Может, потому простой люд поддерживал начинания, им-то предыдущая политика не несла ничего, кроме безработицы, взлетов цен да прочих трудностей жизни.
Редкие прохожие почти не обращали внимания на несущийся автомобиль. В Москве машины не были диковинкой уже давно. Не деревня, где любая техника немедленно вызывает откровенный интерес. А тут еще раскраска военная. Кто спешит, куда, какая разница? Явно по казенному интересу.
Долгожданный Кремль, проверка документов на въезде, а дальше — неизбежный доклад об общем положении дел,
Посторонние мысли привычно ушли, уступили деловой сосредоточенности, и вместо грез Кротов словно вновь находился недалеко от Смоленска, где опять разгорелись бои и редкие русские части вновь откатывались назад…
Писаревская не устояла. Ее грызла совесть, и казалось постыдным, что в решающий момент товарищи в редакции остались одни. Пусть девушка не являлась главной в стихийно складывающейся оппозиции, пусть ее нахождение в здании действительно не имело особого смысла, но ведь и сбегать от всех не слишком порядочно. Как протестовать, так вместе, как отвечать — в кусты. Дина считала себя храброй и потому испытывала невольный стыд. Словно предала всех, переметнулась к противнику, а ведь нового президента иначе как врагом она не считала.
Потому после долгих колебаний Писаревская отправилась к месту работы. Иначе она перестала бы себя уважать, в молодости же самоуважение — одна из основ мировоззрения.
У здания редакции никого не было. Визит властей закончился, машины уехали, и улица вокруг жила обычной жизнью.
Изменения были заметны только внутри. Сотрудники ходили тихие, подавленные, осторожно обменивались замечаниями, словно уже подозревали друг друга в доносительстве и прочих нехороших делах.
— Тут у нас обыск был, — едва не шепотом сообщили Дине. — У Льва какие-то бумаги нашли. Так и бумаги забрали, и Льва, и секретаря прихватили…
Лев был первым замом главного, который, кстати, сегодня отсутствовал. А сверх того — одним из главных вдохновителей коллектива на путях борьбы за справедливость. В том смысле, в котором он ее понимал.
— Арестовали? — переспросила Дина.
Заместитель был старым революционером, даже привлекался разок при царизме, и его арест в новом свободном обществе был явлением вопиющим. Понятно, если к ответственности привлекают тех, кто мечтает восстановить старое, но это…
Что же дальше будет при таком начале?
— Может, разберутся и отпустят. Знаешь же, как они порою любят усердие демонстрировать. Да еще раз власть меняется…
— А нам всем велели Москвы пока не покидать. И адреса переписали. С предупреждением, что мы действительно должны там жить. Так что, тебе повезло. Иначе и тебя…
Все говорилось без осуждения, напротив, с долей радости за удачливого товарища. Вернее, товарищей: в число счастливцев Дина попала не одна. Специфика работы. Кто-то пишет здесь, кто-то мотается в поисках новостей.
— Что же теперь будет? — вопрос витал в воздухе.
— Протестовать надо! Мало им было вчерашнего. Если на второй день так себя ведут, то что дальше творить станут?
— Но война, граждане! Нас же предупредили — в стране есть враги свободы, которые находятся на содержании противников. И с ними будут бороться без пощады…
— Это мы на содержании? Пусть лучше на себя посмотрят!
Однако быстро перешли на шепот. Когда обыск еще свеж в памяти…
— Любая оппозиционная критика запрещается на все время войны. Каково? — Однако возмущение новым указом президента, одним из первых принятых, вновь прозвучало тихо.