CAUSERIES Правда об острове Тристан да Рунья
Шрифт:
Лучше ли это, чъмъ социализмъ, или хуже – оставимъ оцънку на минуту въ сторонъ; важно пока установить, что это – полная противоположность сощализму. Идея повторныхъ социальныхъ передъловъ есть попытка пресъчета зла, а не предупреждения. Напротивъ: она, очевидно, зиждется на въръ въ то, что свобода экономическаго соперничества есть незыблемая основа человъческаго быта. Пусть люди борются, теряютъ и выигрываютъ. На арене борьбы нужно только снизу подостлать много мягкой травы, чтобы и упавцпй не слишкомъ больно ушибся: эта «подстилка» есть суббота, край поля, десятина, весь тотъ переплетъ приспособлений, при помощи которыхъ государство пытается помъшать превращению эксплуатации въ кровопийство, бъдности въ нищету. А отъ времени до времени на аренъ раздается свистокъ судьи: побъдители и побъжденные возвращаются къ исходной чертъ и выстраиваются въ одну ровную шеренгу. Именно потому, что борьба должна продолжаться.
Что лучше, предупреждете или пресечете, – это вопросъ старый. Онъ возникаетъ предъ каждой матерью, когда дети еще крошки: что лучше – лечить ихъ, если простудятся, или не выпускать на улицу, чтобы не простудились? Когда подростутъ дочери, вопросъ принимаетъ новую форму: что лучше – не выпускать ихъ на прогулку со студентами безъ надзора, или рискнуть, что иной романъ зайдетъ слишкомъ далеко и
Будь я царемъ, я бы перестроилъ царство по мысли Юбилея, а не по мысли сощализма. Конечно, прежде всего пришлось бы найти подходящихъ мудрецовъ и поручить имъ разработку библейскаго намека. Въ той неуклюжей, первобытной ребяческой форме онъ непримънимъ къ нашему сложному быту; некоторые историки сомневаются даже въ томъ, соблюдался ли действительно юбилейный годъ и въ древния времена Израиля, не остался ли мертвой буквой съ самаго начала. Но мало ли что въ библияхъ «…» сего осталось поныне мертвой буквой? Мечей на сошники мы еще тоже не перековали; но когда нибудь перекуемъ. Мертвая буква не есть смертный приговоръ. Мертвая буква иногда есть признакъ истиннаго идеала. Я посадилъ бы мудрецовъ за разработку ветхозаветнаго намека въ переводе на языкъ современности. Въ наказе моемъ этой коммиссии было бы написано такъ: благоволите приспособить мысль о повторныхъ, и притомъ узаконенныхъ, социальныхъ революцияхъ къ условиямъ нынъшняго хозяйственнаго быта. Имейте при этомъ въ виду, что предложенный въ Ветхомъ Завете пяти-десятилетний срокъ – деталь несущественная. Вы можете предпочесть другие промежутки. Болъе того: можете вообще устранить хронологический признакъ, можете заменить его признакомъ цълесообразности. Можете, напримъръ, установить, что «Юбилей» наступаетъ тогда, когда за это выскажется некое специально поименованное учреждение, парламентъ, сенатъ, верховный совътъ хозяйственныхъ корпораций, или, наконецъ, плебисцитъ, большинствомъ простымъ или квалифицированнымъ, какъ найдете полезнъе. Тогда «переделы» совпадутъ приблизительно съ эпохами глубокихъ и затяжныхъ кризисовъ – что, въ сущности, и нужно. Главное – утвердите въ вашемъ проектъ, разъ навсегда законность того явления, которое теперь называется сощальной революцией; отнимите у этого понятия страшный привкусъ насилия и крови, нормализируйте его, сделайте его такой же частью конституции, какъ, скажемъ, созывъ чрезвычайнаго национальнаго собрания для пересмотра этой конституции – мърой исключительной, мърой особо торжественной, но вполне предусмотренной. Затъмъ благоволите предусмотреть, какъ отразится введение этого начала на обыденномъ хозяйственномъ обороте, особенно же на той его основе, которая называется кредитомъ. Въ той же главе Левита вы найдете оговорку, что въ промежуткахъ между двумя Юбилеями ценность поля, напримъръ, исчисляется по количеству годовыхъ урожаевъ, оставшихся до ближайшего «передъла»: этого, конечно, недостаточно, это даже не подойдетъ при отмънъ хронологическаго признака, но, идя по этой линии, ваша мудрость и ученость поможетъ вамъ найти необходимыя поправки для сохранения жизнеспособности кредитнаго начала. Словомъ, подумайте и устройте; только дайте каждому человъку въ нашеемъ царствъ возможность жить, производить, торговать, изобрътать, стремиться, добиваться безъ предварительной цензуры – и въ то же время знать, что отъ времени до времени будетъ Юбилей, и трубный гласъ по всей странъ, и «провозглашение Свободы».
Я, однако, не царь, а напротивъ – членъ того сословия, самое имя котораго стало бранью: буржуазия. Еще хуже: я не принадлежу и къ распространенному въ этомъ сословии крылу кающихся буржуа. Я ничуть не каюсь. По моему, почти вся культура, которой мы дышимъ, есть порождеше буржуазнаго строя и его древнихъ прототиповъ римскихъ, эллинскихъ, израильскихъ, египетскихъ; и я върю, что этотъ строй одаренъ безпредъльной гибкостью и растяжимостью – что онъ способенъ вмъстить огромныя дозы социальныхъ поправокъ и все же остаться въ основъ самимъ собою. Я върю, что общественный распорядокъ, получивший кличку буржуазнаго или капиталистическаго, постепенно выработаетъ систему мъръ, при которой исчезнете явление бъдности, т. е. падение заработка ниже уровня сытости, гипены и самоуважения; если бы не военные бюджеты, во многихъ странахъ это было бы осуществимо и теперь. Болъе того: если правда, что буржуазный строй – какъ все живое – вырабатываетъ попутно яды и потому самъ для себя создаетъ неизбъжность периодическихъ потрясений, – то я върю, что онъ способенъ не только вынести, не пошатнувшись, эти потрясения, но способенъ и ихъ включить въ свою систему: узаконить и упорядочить свои самопересмотры, обезпечить предъ собою безконечныя возможности усовершенствования чрезъ этапы повторныхъ социальныхъ переворотовъ, предусмотрънныхъ, обдуманныхъ, планомърныхъ – и, между прочимъ, безкровныхъ. Словомъ – върю не только въ прочность буржуазной системы, но и въ то, что система эта объективно содержитъ въ себъ отмена нъкотораго социальнаго идеала: идеала въ обычномъ смыслъ, т. е. видъния, о которомъ стоитъ мечтать и за которое стоитъ бороться. То, что въ наше время никто еще субъективно не проникся этимъ видъниемъ, ничего не доказывает: было время, когда и пролетариатъ субъективно не ощущалъ никакого социалистическаго идеализма. Римское общество эпохи принципата несомненно томилось по новымъ идеаламъ; но, если бы не Павелъ, Европа еще пятьсотъ лътъ не знала бы хриспанства. Слово буржуа стало бранью, буржуазия сама себя стыдится, извиняется за свое существование; а я все таки думаю, что придетъ еще новый Марксъ и напишетъ три тома о ея идеалъ, и, быть можетъ, озаглавить ихъ не «Капиталь», а «Юбилей». И родится онъ, въроятно, въ Москвъ.
Иногда я задумываюсь вотъ о чемъ: у социализма есть энтузиазмъ и мечтатели, и въ этомъ, быть можетъ, главная сила его. Но въ томъ мировоззрънии, символомъ котораго кажется мнъ мысль о юбилейномъ годъ, заключено видъние гораздо болъе привлекательное для человъческой мечты. «…»
ПРАВДА ОБЪ ОСТРОВЕ ТРИСТАНЪ ДА-РУНЬЯ
Примъчание: Предлагаемый очеркъ есть переводъ четырехъ выдержекъ изъ лондонскаго «Таймса» – № 70,352
Выдержки эти разделяются на две неравныя части: первая часть – передовая статья газеть, гдъ вкратце разсказана та цепь событй, которая, въ годы ранняго младенчества ныне уже глубокихъ стариковъ, привела къ учреждению «резервацш» на о. Тристанъ да-Рунья; вторая часть – три статьи Дж. У. Флетчера, капштадтскаго корреспондента почтенной газеты. Передовую статью мы приводнмъ цъликомъ; описание корреспондента подверглось нъкоторымъ сокращениямъ, – коснувшимся, однако, только части его собственныхъ суждений или оцънокъ, а отнюдь не самой информации…
Тhе ТimesS № 70.352
Помещенное въ настоящемъ номеръ начало отчета нашего капштадтскаго корреспондента о посещении имъ о. Тристанъ-да-Рунья вызоветъ, должно быть, оживленный споръ. Одну сторону этого спора мы, впрочемъ, заранее считаемъ несущественной. Это – вопросъ о томъ, насколько поъздка въ «резервацию» (несомненно противоречащая правиламъ, санкционированнымъ международными согланиещями) примирима съ долгомъ законопослушнаго гражданина. Отмътимъ только, что бываютъ случаи, когда единственнымъ путемъ къ исправлению устарълаго закона является путь смълаго правонарушения… Въ одномъ, однако, сомнъния нътъ – г. Флетчеръ оказалъ значительную услугу не только поселенцамъ о. Тристанъ да-Рунья, съ которыми насъ впервые знакомитъ его талантливое перо, но и человечеству, и, въ особенности, науке социологии почти во всъхъ ея развътвленияхъ.
Не больше мъсяца тому назадъ, обозръвая годовой отчетъ Международной судебной палаты, мы (далеко не въ первый разъ) отметили отрадный фактъ продолжающагося падения въ числъ такъ называемыхъ «тристанскихъ» приговоровъ. Три случая за послъдний отчетный годъ, два за предыдущей – и это при огромномъ резервуаръ изъ тридцати шести большихъ и малыхъ наций, признающихъ юрисдикцию Международной судебной палаты. Самая незначительность этихъ цчфръ застав-ляетъ предположить, что читатели нынъшняго поколъния врядъ ли много слыхали объ о. Тристанъ-да-Рунья, и особенно врядъ ли точно знакомы съ историей идеи, легшей въ основу договора о «резервации».
Профессоръ Ромиоло Дзандзарелла напечаталъ свою книгу въ 1914 г., подъ заглавиемъ «Li De inquento Nato: un Manicomio Internazionale». – Изданный едва за месяцъ до взрыва общеевропейской войны, этотъ трудъ, за грохотомъ пушекъ, не былъ тогда замъченъ и долго оставался незамъченнымъ. Только въ самомъ концъ реконструкционнаго периода проектомъ этимъ занялись конгрессы международная союза криминологовъ. Теория проф. Дзандзарелла была, въ сущности, отпрыскомъ той итальянской школы уголовной науки, которая, будучи основана Ломброзо, нашла даровитыхъ популяризаторовъ въ лицъ Ферри и Гарофало и къ концу девятнадцатаго столътия оказала значительное влияние и на социологовъ, и на юристовъ. Подобно Ломброзо и Э. Ферри – но въ отличие отъ Гарофало – проф. Дзандзарелла заявлялъ себя ръшительнымъ врагомъ смертной казни, при какихъ бы то ни було условияхъ и при помощи какихъ бы то ни было средствъ, будь то гильотина, веревка или электрическое кресло. Въ то же время онъ всецъло принималъ теорию основателя итальянской школы о «прирожденной преступности» – о наличии среди насъ нъкоторыхъ существъ, органически неприголныхъ для жизни въ современномъ обшествъ. Какъ и его предшественники, авторъ отказывался отъ «этической расценки» подобныхъ существъ, настаивая (мысль эта въ его время еще далеко не такъ была общепринята, какъ въ наши дни), что природный преступникъ, съ нравственной точки зръния, ни «плохъ», ни «хорошъ», а просто «атавистиченъ». По словамъ проф. Дзандзарелла, многие изъ отвратительнъйшихъ образцовъ преступнаго типа могли бы оказаться очень ценными, даже весьма «прогрессивными» гражданами – если бы только родились они, скажемъ, въ неолитическомъ периодъ человечества. Отсюда слъдовалъ выводъ, что непригодность даннаго лица для жизни въ современномъ обществъ еще не означаетъ его непригодности для жизни вообще. Авторъ, однако, выступилъ противникомъ не только смертной казни, но и такъ называвшихся въ его время «гуманныхъ» методовъ одиночнаго заключения, отъ итальянскаго егgаstоlо до американскаго реn. Общество, по его мнънию, обязано предоставить «запоздалому троглодиту» полную возможность создать для него самого, для ему подобныхъ и для ихъ потомства «палеонтологичесюй социальный организмъ», обезопасивъ, въ то же время, и цивилизованный миръ путемъ уничтожения какого бы то ни было контакта между бытомъ современныхъ людей и бытомъ «троглодитовъ».
Выражеше «Маnicomio Internazionаlе», употребленное въ подзаголовка его труда, не означачало, однако – и проф. Дзанзарелла это объяснилъ въ особой главъ, – что проектъ его сводился къ созданию чего-то въ роде приюта для душевнобольныхъ. Проф. Дзандзарелла (въ этомъ отношении, насколько намъ извъстно, первый) предложилъ нормальному человечеству совершенно отказаться отъ мысли объ управлении атавистическими людьми, или даже отъ надзора за ихъ бытомъ. Одинъ изъ отдъловъ его книги былъ озаглавленъ «Магооnеd», которому въ итальянскомъ языкъ нътъ эквивалента. «Магооnеd» означаетъ «высаженный на берегъ».
Основныя черты его плана были тъ самыя, что впослъдствии легли въ основу международнаго договора. Принимая его проектъ, ХIV-ый и ХV-ый конгрессы криминологовъ внесли въ него только одно дополнение, а именно положение о томъ, что для такой ссылки за предълы цивилизованнаго мира приговоръ нащональнаго суда долженъ быть пересмотрънъ и подтвержденъ комиссией экспертовъ при Международной судебной палатъ.
Лига Наций, приступивъ къ практическому обсуждению этого проекта, почти сразу остановила свой выборъ на о. Тристанъ-да-Рунья. Въ пользу такого выбора говорило многое: отдаленность острова не только отъ другихъ обитаемыхъ мтстъ, но и отъ обычныхъ морскихъ путей; почти полная незаселенность; главное – отсутствие металловъ и угля. Этотъ послъдний доводъ показался особенно убъдительнымъ. Оппоненты проф. Дзандзарелла въ свое время указывали на то, что община «троглодитовъ», если дать ей свободно развиваться, можетъ постепенно создать техническую цивилизацию, которая, въ концъ концовъ, дастъ ей возможность самой установить совершенно для насъ нежелательный контактъ съ нормальнымъ миромъ. Но эта опасность явно отпадала при выборе острова, абсолютно лишеннаго металловъ. Въ то же время умеренный климатъ, плодородная почва, обилие рыбы въ ръчкахъ и небольшихъ озерахъ острова объщали нъкоторую степень благоденствия тъмъ изъ поселенцевъ, которые окажутся способными къ тяжелому труду. Въ какой мъръ оправдались все подобныя предвидения, читатель узнаетъ изъ отчета г. Флетчера.