Целитель 11
Шрифт:
В отличие от брата, подавшегося в торговлю, Тахмасиб с детства грезил морем, но даже бакинский толкучий рынок был ему мил. Сколько раз, возвращаясь со школы, он забегал на «толкучку»! Нет, навалы плодов земли, впитавших солнце, его не интересовали, как и стиляги с вороватыми глазками, толкавшие импортный ширпотреб, а вот книжные развалы — это да!
Мехти длинно вздохнул, оглядываясь на топавших за ним матросов, и невольно скосил глаза на погоны. Никак не налюбуется! Сколько нервов стоили ему эти три звездочки…
Зато не зря волновался в ту тихую ночь.
Ну, об этом Мехти узнал днем позже, а в те ночные часы, когда красные огни боевой тревоги разгоняли потемки в отсеках, душа полнилась страхами. Вдруг промахнемся?! Вдруг не того смахнем с небес?
Но вот накатило утро, и сам Горшков поблагодарил экипаж за службу. Хоть и по радиофону, но всё же…
Тахмасиб гордо улыбнулся.
Пускай Каспий «безвыходен» и пути к океану нет, но это всё равно море! А ракеты стреляют всё дальше, всё метче. Скоро «Советский Азербайджан» станет бить «вероятного противника», доставая до Оманского залива или Средиземного моря!
— Товарищ капитан первого ранга… — несмело обратился Тимур.
— М-м? — всплыл Мехти над своими высокими мыслями.
— Тут из комендатуры… Массовая драка на Завокзальной.
Каперанг сердито засопел.
— Не наш район, — буркнул он, раздраженно мотнув головой. — Бдите?
— Так точно, товарищ капитан первого ранга! — отчеканил Армен.
Мехти оглянулся. Лицо Маркаряна застыло непроницаемой маской, и лишь в черных, щедро опушенных ресницами глазах копилась растерянность и боль.
— Автоматы на грудь, — глухо приказал Тахмасиб. Глядя, как матросы справляются с «калашниковыми», он хмуро добавил: — Всё пройдет, Армен. Дебилов хватает, конечно, но не верю я, что здешний народ вдруг, как с цепи сорвался, сосед на соседа набросился! Здоровьем внуков клянусь, тут без накачки оттуда не обошлось!
— И я так думаю… — взбодрился Маркарян, спешно добавляя: — Товарищ капитан первого ранга!
— Шагом марш, — усмехнулся Мехти, — товарищ старшина первой статьи…
Отвернувшись, оглядывая пустынную улицу, он горестно усмехнулся. Когда по радио объявили, что военное положение охватит и Закавказье, каперанг всю ночь заснуть не мог. Переживал, ворочался, вставал и выходил на балкон — нервно выкурить сигарету, короткими жадными затяжками, подставляя разгоряченное лицо прохладному бризу. А покой не приходил…
У Мехти в голове не укладывалось, как можно было опуститься до погромов и резни. «Бей армян! Бей русских!» За что?
А русские мигом ввязывались в драку, и давали сдачи… Отметелят — и орут в избитые морды: «За что?!»
Женский крик оборвал тяжкие размышленья. Из переулка выбежала круглолицая полная женщина в красной блузке и черной юбке. Увидала патруль, всплеснула руками и заголосила:
— Помогите! Убивают!
— За мной! — рявкнул Мехти, срываясь на трусцу.
Он бежал по узкому тротуару, то попадая в чахлые тени акаций, то выходя из них, и молча тетешкал мальчишескую похвальбу. Бежит же! На седьмом десятке, а резво-то
Патрульные ворвались в старый бакинский двор. Такие только здесь и увидишь. Пожалуй, еще в Одессе, да в Тбилиси.
Застекленные галереи дореволюционного дома замыкали двор, а на второй этаж вела открытая лестница, удерживаемая облупленными железными столбами. По ступеням, круша хлипкие балясины, скатывались трое или четверо разъяренных жильцов. Они орали и ярились, колотя друг друга, а с галереи несся женский вой да визг.
Мехти неожиданно ощутил прилив дикой злобы. Он бросился разнимать сцепившихся соседей, не жалея кулаков и забористого флотского мата. Тимур помогал ему, пинками разлепляя «хомо сапиенсов», впавших в паскудное неистовство.
Всех пятерых подогнали к ветхому дощатому сараю.
— Мордой к стене! — рявкнул каперанг.
— У меня лицо! — огрызнулся нарушитель порядка, мужчина средних лет в измятых чесучовых брюках и рваной рубашке. Его крупная физиономия вспухала кровоподтеками, наливавшимися цветом спелой сливы.
— У тебя харя! — гаркнул Мехти. — В зеркало глянь! Ты потерял человечий облик!
— Гасан первым начал! — заголосил чернявый мужичок в растерзанном пиджаке на голое тело, и в синих трусах.
— Заткнись, армяшка! — взревел его краснолицый сосед.
— Сам заткнись, азербаран!
Тахмасибу даже приказывать не было нужды — Тимур врезал обоим прикладом, по очереди.
А капитан первого ранга неожиданно успокоился.
— Я могу вас всех расстрелять, прямо тут, на месте, и будет тихо, — печально заговорил он.
— Не имеете права… — негромко заблеял Гасан.
— Имею, — жестко ответил Мехти. — Вы что делите, ш-шакалы? Родину? Так она у вас одна! — каперанг помолчал, играя желваками. — В войну я на торпедном катере служил. Командовал нами Николай Терентьевич из Горького, окал всё… А мотористом ходил Ашот Тер-Авакян. Ну на войне, как на войне — потопили немцы наш катерок. Я раненый, едва барахтаюсь… Осень стояла, водичка в Балтике ледяная, но Ашот вплавь добрался до берега — и меня спас. А если бы его пуля задела, то уже я бы выручал товарища. Товарища, понимаете? И родина у нас одна была — Советский Союз! И до сих пор так! Мы — товарищи! Мы никогда не оскотинимся, как вы, не превратимся в фашистов на радость всяким Джонам и Гансам, — он презрительно усмехнулся, оглядывая хмурых «террористов». — Я после войны женился на сестре Ашота. И что мне делать теперь? Гнать Варгине из дому? Или сразу с балкона выкидывать?
Мехти повертел пистолет в руке, словно удивляясь, откуда взялось оружие, и сунул в кобуру.
— Пошли отсюда, — резко скомандовал он, направляясь к подворотне.
Тимур с Арменом молча последовали за командиром. Женщины боязливо выглядывали с галереи, а «бунтовщики» глядели вслед патрулю, стоя как оплеванные. Помялись, да и разошлись по квартирам.
Воскресенье, 10 мая. Утро
Черное море, борт ТАВКР «Новороссийск»