Целитель 11
Шрифт:
Я задумался, оборачиваясь назад, к гудящему проспекту.
Вся эта мировая кутерьма завертелась по моим подсказкам, мне-таки удалось перелепить незыблемый монолит реальности. Вот и переживай теперь…
Однако, стоит только мыслям вцепиться в хронофизику, как я тут же, фигурально выражаясь, ляскаю пастью. «Не трогать! Моё!»
Нет, в самом деле. Я угодил в «светлое прошлое», надеясь затормозить «над пропастью во лжи», уберечь страну, которая родная мне. Набегался, наигрался в жмурки и догонялки
Вроде что-то стало получаться — ВВП растет, и все такое прочее, но мне-то ничего не перепало, я оставался посторонним на здешнем празднике жизни!
Вплоть до того незабываемого момента, когда меня вдруг озарило… Нет-нет, еще раньше! Я перечитывал брошюрку Козырева, мысли выкладывались в неповторимый узор… А стоило поставить опыт Аспэ, как я ухватился за тайны «жуткого дальнодействия», пугавшего Эйнштейна, и заподозрил, что это тахионы связывают запутанные кванты.
Через год заработала хронокамера.
Момент истины. Момент счастья…
Не надо было больше копировать чужие разработки и воровать чужие открытия — на поле у пределов знаний я откопал собственный клад!
Рита спросила как-то: «Неужели тебя не пугают все эти инверторы?»
Пугают, девочка моя, еще как пугают! Я-то точно знаю, какие опасные тайны можно нарыть в хронодинамике! И все же упрямо защищаю свои грозные «игрушки».
Да, атомная бомба — это страшно, но атомная электростанция исправно выдает ток. А генетики никто не боится? Никому не мерещатся чудовищные тени мутантов? Генные модификации близятся, и до чего мы доиграемся, забавляясь с дезоксирибонуклеиновыми кирпичиками жизни, не знает даже хрен…
Я отворил калитку, и меня выбежал встречать Коша. Питомец деятельно мурлыкал и терся об ноги, тревожно взглядывая на хозяина: «А кормить-то меня будут?»
— Идем, проглот, — ворчливо сказал я, поднимаясь на крыльцо.
Кот первым перескочил порог, и затопотал по направлению к кухне, откуда наплывали упоительные запахи жаркого.
Рита выглянула, улыбнулась, и выбежала на носочках — в передничке, разведя руки, испачканные в муке.
— Привет! — шепнула она, приникая губами.
— Привет! — ответил я, тиская свое сокровище. — Спит?
— Спит! — пискнуло сокровище. — Раздавишь! Пошли, буду тебя кормить…
Рита зашагала на кухню, а я пристроился сзади, обжимая ладонями всё еще тонкую талию и совершая развратные действия.
— Мишка, отстань! — шипела девушка, неуверенно и не слишком охотно подыскивая аргументы: — Юлька проснется…
— Ничего, она еще маленькая.
— Я стесняюсь при нем… — капризно завела Рита. — Кот всё видит…
— Отвернись! — велел я Коше, и тот глянул на меня одобрительно.
Полчаса спустя мы угомонились. Рита сидела у меня на коленях, обнимая за шею, и дышала в ухо, изредка целуя, а я расслабленно
— Ты весь в муке… — пробормотала девушка.
— Отряхнусь, — я приложился губами к ее волосам, и подул теплом.
— А ты в курсе… — загадочно начала Рита. — Настя беременна!
Она выдохнула сию благую весть с ожиданием всякой женщины на бурю эмоций, и я не стал ее разочаровывать.
— Да ты что? — по-моему, мне удалось изобразить крайнюю пораженность. — Ну, надо же…
Не говорить же подруге дней моих суровых, что Настя сама мне позвонила, и минут пять верещала в эфире, захлебываясь от непонятной мужчинам радости…
— Ага! — довольно поддакнула Рита. — Она на УЗИ ходила, почти трехнедельный срок!
— Почти, как у нас, — улыбнулся я, обнимая вестницу. — Тоже после нового года… Ивановна появится на свет. Ну, или Иванович…
— Да-а… — затянула девушка, подлащиваясь, и вздохнула, как мне показалось, чуть-чуть расстроенно: — А ты опять уезжаешь…
— Кто тебе сказал?
— Наташка звонила… Володька едет, Витёк… Ромуальдыч уже там! А нам переживай… Скажи мне, что всё будет хорошо…
— Всё будет хорошо, и даже лучше! — прошептал я Рите на ушко, и поцеловал мягонькую мочку.
Пятница, 29 мая. День
Байконур, площадка № 110
Пока меня не было, степь помаленьку отцветала. Тюльпаны раскрывались редко, зато повсюду алели маки, даже редкая трава на проплешинах была будто обрызгана красными капельками.
Ветер разливами клонил ковыль, и нагонял горьковатый полынный дух. А небо потихоньку линяло, готовясь к знойному солнцепаду.
Впрочем, степные красоты меня не слишком волновали — наш автобус подъезжал к стартовому комплексу для Н-1 «Раскат». Пусковых установок выстроили сразу две — глаза издали примечали пару гигантских башен обслуживания, каждая с 50-этажный дом. А четыре решетчатых вышки молниеотводов поднимались еще выше.
— Через нее будем садиться в корабль, — приглушенно сказал Почтарь, кистью указывая на башню из стальных балок, схожую с треугольником. — Заправимся, и она откатится в сторону…
— А ракета? — заерзал Корнеев. — Не упадет?
— Ракета останется на стартовом столе, — уверенно заговорил Кубасов в аккуратном костюме и при галстуке. — Ее держат за днище сорок восемь пневмомеханических замков.
— Не убежит! — рокочуще хохотнул Устинов.
Министр обороны сидел к нам лицом, рядом с суетливым Козловым, генеральным конструктором, и насупленным Глушко, давнишним соперником Королева, знающим толк в двигателях.
— А долго еще? — поинтересовался я, жадно глядя в окно.