Целитель 12
Шрифт:
Ведь и златовласка успокоилась, и черноглазка моя. Вон, Рита на днях, тоже утром за кофе, задумчиво так: «Ты был прав, Мишечка, любовь — это главное, основа основ. Вся культура выстроена на отношениях Его и Ее, весь Дворец Мысли и Духа! Разве первобытный Адам ради прогресса огонь добыл? Нет, это он для своей подруги старался, чтобы грудастой и малость лохматой Еве было тепло в пещере! Да и чем еще заниматься мужчине и женщине, если не любовью?»
«Науку пусть двигают! — строптиво возразил я. — И добиваются повышения производительности труда!»
«Пусть! — рассмеялась девушка. — Пусть
И разве она не права?
Рассмеявшись, я прикрыл рот рукой, чтобы прохожих не пугать. Спорьте с нами те, кто утратил интерес и волю к жизни! Всё равно проспорите.
И на этой оптимистичной ноте я взбежал по ступеням НИИВ, толкнул стеклянную дверь под бетонным козырьком.
— Михаил Петрович! — изящно отмахивая рукой, ко мне тут же подбежала Аллочка, и затараторила: — Приходил товарищ Иваненко, просил вас зайти к нему!
— Удовлетворим просьбу непосредственного начальства, — улыбнулся я и, словно кофий по-бедуински все еще подмывал натуру, ущипнул стажерку за тугую щечку. Стажёрка податливо заулыбалась, а в ее глазах началась кристаллизация надежд.
«Не-ет, Аллочка, — подумал я, бодро взбираясь на этаж, — четвертая лишняя!»
Директор нашелся в своем кабинете. Он сидел за столом, откинувшись в кресле, и мечтательно глядел за окно.
— Дим Димыч, — ввалился я, — здрасьте! Вызывали?
— Скорее, звал, — тонко улыбнулся Иваненко. — Я в МГУ пересекся с Колмогоровым, академик просил передать вам свои расчеты, как он выразился… Держите.
Я принял довольно пухлую картонную папку, набитую распечатками со множеством чернильных вставок — формулы так и рябили.
— Оч-чень интересные выводы! — заценил директор. — Тянут на постулаты. В чем-то они пересекаются с эйнштейновскими, а где-то противоречат… Ассиметричная теория относительности! Каково?
— Да-а… Не сдает Андрей Николаевич! — выговорил я, бегло просматривая чистовик — ровно четыре страницы.
— Мне бы ясность его ума, — вздохнул Иваненко завистливо.
— Да перестаньте! — фыркнул я. — Вы сами еще далеко не иссякли!
— Может, и не иссяк, — довольная улыбочка коснулась старческих губ. — Но тянуть возы и вести за собой — увольте! Это не образное выражение, Миша. Я подписал приказ — с завтрашнего дня занимаете этот кабинет.
— Здрасьте! — сказал я растерянно.
Нет, мне было понятно, что должность зама — временная, что рано или поздно займу нагретое кресло. Но все же я консерватор — привыкаю к месту, к людям, к чину и званию, а вот менять привычное и обжитое мне не комфортно.
— Всё нормально, Миша! — тихонько рассмеялся Иваненко, уловив мои огорчения. — Не бог весть какие перемены. Коллектив вы знаете, по всем работам — в теме. Справитесь! А я — извините. Восемьдесят пять годиков зовут меня на дачу, на рыбалку, на прогулку по лесу! — он прижмурил глаза. — Засяду под торшером… А рядом целая стопка книг! Некогда было читать, но уж теперь… Вдруг до девяноста дотяну?[1] Мне хватит! Ну, пойду, пожалуй… — кряхтя, академик встал и крепко пожал мне руку. — Мужайтесь, хе-хе… А я уже ощущаю вольный воздух — и свободу! Никаких дел, никаких обязанностей… Красота! До
— До свиданья, Дим Димыч, — поклонился я, отчего-то вспоминая мультяшного Волка: — Ну, вы заходите, если шо!
Суббота, 11 ноября. День
Луна, Море Дождей, ДЛБ «Звезда»
Федор Дворский не помнил точно, какая по счету скважина пробурена — в череде смен цифры смешались. Но это ничуть не мешало ему наслаждаться жизнью.
Он буквально упивался необыкновенностью. Любоваться земным шаром, светящим ему с черных небес — разве не чудо? А суровые лунные пейзажи? Именно здесь, на «берегу» Моря Дождей, понятие вселенной из надуманных образов переходило в простые житейские истины.
Здесь повсюду — космос. Вакуум, холод, бесконечность — вокруг и рядом. Слабая человеческая плоть прячется в оболочку отсеков, закукливается в скафандры, и все-таки постигает чужой и чуждый мир.
— Керн очень теплый, — толкнулся в наушниках голос Бур Бурыча, — прямо горячий…
— Вы там осторожно, — с беспокойством отозвался Дворский, — образцы сильно фонят!
— Да я осторожно… Уран, плутоний… Хоть лопатой черпай! Экскаватора, хе-хе… Знаешь, как на Земле? Тонны руды перемалываешь ради несчастных грамм! А тут почти наоборот: выбрось граммы пустой породы — и греби чистый металл! С ума сойти…
— Борисыч! — послышался голос Леонова. — Так что делать будем? Добывать как?
— По-хорошему если, — отозвался Кудряшов, — надо рвать лавовые пласты атомными минами, но уж очень глубокий карьер выйдет! Да и как вскрышу вывозить? На чем? Один Пашкин «Мураш» — это несерьезно!
— Все-таки, шахта?
— Да, Архипыч! Хотя бы в три моих шага ствол — и на четыреста метров вглубь! Спецы нужны, чтобы и в проходке соображали, и взрывниками сработать могли…
— Ручные буры, — подсказал Федор Дмитриевич, — взрывчатка…
— Дорого, очень всё дорого! — быстро заговорил Бур Бурыч, — но всё окупится! Здесь, под лавою — миллионы тонн трансуранидов и прочего добра! Да мы чуть ли не в каждом колхозе сможем атомную станцию выставить, энергии будет — ну, просто завались!
— Ладно! — хмыкнул Леонов. — Двигайте к нам. Ужин скоро! Обсудим всё за столом…
* * *
Исполнилась давняя мечта Королева — луноходы второго поколения сцепили в поезд из четырех модулей, двадцать два колеса на всех. Тягач впереди соединялся с жилым вагончиком гибким переходником, третьим модулем была буровая, а за нею тащился передвижной энергомодуль.
Поезд мог отправляться в экспедицию на два месяца, но какой нормальный селенолог покинет месторождение трансуранидов? И состав луноходов застывал на недели, пока шло бурение, пока настырные человеки доколупывались до лунных тайн.
Жилой вагончик-модуль был рассчитан на четверых. Дворский с Кудряшовым бурили, Ксанфомалити восторгался и строил планы, а Почтарь невыносимо скучал.
Вдалеке от базы, от Ани, Паха изнывал от безделья. Что делать водителю тягача, который стоит колом вторую неделю подряд?