Целый осколок

Ясный Дмитрий

Он осторожно повернул голову и встретился со взглядом невероятно лучистых, бездонно голубых глаз. Четкий овал, сияющая кожа, точенный носик, пышные ресницы, губки… Красивая, невероятно красивая! А глазища-то! Утонуть можно.

— Где я?

— Вы на постоялом дворе, Владыка! Этот двор, он рядом с городом Дижон. Вы велели нам идти к нему, Владыка! К Дижону! Я так счастлива, что вы очнулись, Владыка! Мой Повелитель!

— Не нужно так волноваться. Ты теряешь контроль — вот это как так? Произнес легко и с ощущением полного права делать замечания и одергивать. Смело, че! Гастелло, млин!

— Простите, вашего Слугу Владыка! — Невероятно красивая девушка упала на колени, подхватила его ладони,

осыпая жаркими поцелуями, обжигая горячими каплями слез счастья. Он лежал, не отнимая рук, думал, думал, пытался понять — что, что, мать его, происходит?! Что?! Впрочем, он разберется, не в первый раз очухиваться вот так, непонятно где и с кем. Только тогда рядом с ним не было такой красивой девушки, радостно целующей ему руки. Тогда ему руки не целовали, там наоборот… Гм-м. И вот первый вопрос. Он и ответ получит и подстрахуется от неожиданностей. Возможно.

— Сколько я был без сознания? — спросил и тут же поправился, видя сияющие счастьем, очень пытающиеся, но не могущие понять его слова бездонные глаза — Сколько я молчал и не двигался?

— Полных пять дней и пять ночей, Владыка!

Ого, целых пять суток! Немалый срок. А силы есть, не чувствует он себя ослабленным. Он вообще чувствует себя молодым, полным сил и энергии. Молодым!

Он вырвал, отнял руки от губ девушки, еще раз внимательно их осмотрел. Судя по эпителию и цвету кожи на тыльной сторону ладоней, владельцу этих рук лет двадцать — двадцать пять, не больше. Ухоженные, правда с немного выросшими ногтями, сильные, с тонкими красивыми пальцами. С остатками качественного маникюра. Маникюра?! Что-то внутри него заворочалось, начало всплывать разбуженной тушей чего-то огромного и злобного, глаза привычно обтеплело до век, поддергивая все поле зрения золотисто-красной дымкой. Маникюрр-рр… Сука! Сука! Сука! Маникюр! Разорр-вать!

— Не гневайтесь, Владыка, прошу вас! Я не понимаю… Простите, Повелитель! Я не могу понять вашей воли!

Он удивленно поглядел на нее сквозь золотисто-красную дымку- она не может понять? Ха! Пыль и прах! Гораздо важнее то, что он сам ничего не может понять! Хм, а совсем ведь не мешает видеть этот туман, дымка, пелена? Даже как-то все четче, резче, ярче. Вон на кожаной одежде двух подозрительно молчаливых мордоворотов за спиной девушке даже мелкие царапины видны. И острое железо на них. Такими ножиками колбаску не режут. Стоят, бесы, «фаса» ждут. У, демоны!

— Я не гневаюсь, девушка — погневаешься тут, вон какие амбалы против аргументируют и вдохновляют на правильность в ответах. Этих терминаторов мясных, двумя ломами не перешибешь. Таких только гранатой глушить. Связкой противотанковой. Или сразу ящиком — экономии тут не место! И пару мин сверху, для гарантии. Психи.

А кто еще? Смотрят на него влюбленными глазами, как глядят влажно верные псы, увидавшие хозяина после долгой разлуки. Вот только хвостами не виляют, но чрезвычайно желали бы. Прям горят взорами возжелания! Ух, как его в высокий штиль несет! Пафос градуирует до бесконечности, скромная вычурность на подходе. Тут думать надо куда он вообще попал, где он и с кем он, а не речь свою чеканить высокими шаблонами. Он вздохнул, с осознанной обреченностью — сам себя отвлекает, самобманывает пустыми размышлениями. Да, выбор есть и его нет. Только один приемлем. Спрашивать начистоту. Разговор вести только впрямую, только открыто, ставя этим все на кон. Такой себе Каггат, ритуальный поединок с самим с собой. С Темной стороной себя. Играющего страстями, жаждущего протравить желчью дорожки недоверия на плате недоверия на плате подозрительности. Еще раз покосился на замершую в ожидании девушку, все так же стоящую на коленях возле него. Ну, что? «Джеронимо!».

— Встань с колен. Сядь… Ну вон в то кресло сядь. Расскажи

мне все. Все с того момента, когда я — какое же слово подобрать? — потерял себя?

— Вы упали, Владыка, после того, как что-то схожее с хрустальной сетью ударило вас в спину. Вылетело оно из тела эльдара. Затем над вами вилось такое серое, как… Как вечерняя хмарь. Она обжигала, не давала коснуться вас. Долго, в полную половину часа. И мы не могли это ни развеять, ни пройти. Бруно и Себастьян сожгли себе всю кожу на теле, пытаясь к вам пройти и вас унести, Владыка. Они не успели. Серое марево втянулось в вас, и вы тут же открыли глаза. Долго молчали и произнесли только одно веление нам — идти в Дижон. Затем вы замолчали и закрыли глаза, Владыка. На целых пять дней, Владыка! Я… Мы… не оставляйте нас больше, Владыка!

— Я… — он подумал, а имеет ли право? Решил — имеет, внутренне ощущая, что не только имеет, а вообще ее, девушку и этих двух амбалов и еще кого-то, напоминающих маленьких медвежат, имеет. В смысле, не имеет, а в праве своем поиметь… То есть в Праве своем и Силой своей… Он вновь запутался в громких словах и резко оборвал затяжной дрифт своих мыслей. Уверенно и не допуская сомнений в голос продолжил словами свое решение:

— Я вас не оставлю — в голове хлопушкой разбросал хмурое веселье грустно-смешной словесный гэг: «Я вас не брошу. Папа пить не бросил и вас не бросит!».

Губы сами собой открылись, выбросили вырубленные монеты слов велением-приказом:

— Себастьян, вина.

О, как! Не задумываясь и не сомневаясь, что этот молодой человек с фигурой сушенного бодибилдера — одни мышцы и жилы под кожей юноши с глазами ребенка, выполнит его приказ. Любой приказ.

— Фринийского, Владыка? Здесь только виноградное, яблочный сидр и пиво. Мне найти для вас фринийское, Владыка?

— Нет. Сидр подойдет.

Крайне неглуп, уважительно тактичен, смело инициативен и вариативен в выполнении порученного. Эффективный менеджер. Сила уму не могила? Пака думал, один из громил, тот самый молодой, беззвучно исчез за дверью. Значит, это точно Себастьян, а оставшийся Бруно. Может и этого Бруно куда-то или зачем-то отправить? Легче атмосфера станет, не так напряжена атомами воздуха. Вернул взгляд на девушку, севшую на краешек кресла и готовую мгновенно сорваться с места по его велению, по тени желания.

— Что было потом?

— Мы собрали все золото, все хорошее оружие. Младшие звери закололи всех людей, что там остались живыми, прислужников Совершенных и эльдар. Этим тварям мы отрубили головы. Двух Совершенных мы взяли с собой и пытались поить вас их кровью, Владыка. Но вы ее отвергали, тогда я напоила вас своей, мой Повелитель.

— Я пил твою кровь?

— Да, Владыка! Мою вы пили, а кровь Бруно и Себастьяна не хотели, сжимали губы. Владыка, не гневайтесь на Старших зверей! Они так переживали, что Бруно неосторожно раздавил голову Совершенному, а Себастьян плакал! Ой! Мой Повелитель!

— Не буду. Я не буду гневаться. Я спокоен.

Нет, «я совершенно спокоен» не дождетесь. Да это… Это что тут за… Этот ангелочек нежным голоском, радостно и довольно сообщает ему, что они кого-то там закололи, другим отрезали головы, всех ограбили и теперь ждет похвалы как за правильно выполненное домашнее задание. Это что за отмороженная рейд-группа орков-боевиков во главе с феей?! Переживали они, плакали, головы как гнилые арбузы давили. В расстройстве, млин! Головы! И еще они поили его кровью! Да как в голове своей они это родили? Как звери! Ага, вот именно! Звериное чутье, знание незнаемого. А фея, для него деликатес — «мою вы пили», а другой он, видели те, брезговал! Отвергал. Гм, как все вместе эротично прозвучало! Ну вот такие они, вампиры-наоборот, привлекательные извращенцы. А может… Он и сам вампир?