Цена дружбы
Шрифт:
– Вот только не надо говорить, что я похожа на вашу покойную жену, которую вы безумно любили.
– Но это правда!
– Вы хотите, чтобы я стала вашей любовницей? – напрямую спросила она.
– Да, – голос Константина Степановича при этом вздрогнул. – Катенька, я буду на руках носить вас.
Катю опять затошнило, но она взяла себя в руки.
– Так что по поводу пьесы?
– Пьесу мы поставим. Я дам вам адрес того человека, он её отшлифует, и всё будет прекрасно.
– У меня одно условие: все пьесы, которые Люба будет писать, вы будете ставить и платить согласно договору?
– Ну разумеется, дорогая.
– И ещё …ни при каких обстоятельствах Люба не должна знать о нашей сделке.
– Хорошо, как скажешь. Поехали ко мне.
Катя испуганно сжалась, но это длилось лишь пару секунд. Не в её правилах было отступать от принятых решений.
– Хорошо, – сказала она и решительно встала со стула.
Константин Степанович жил один в хорошо обставленной трёхкомнатной квартире. На какое-то время он приводил к себе очередную любовницу, которыми обычно были артистки его же театра, но на ночь он их обычно не оставлял. И, к тому же, как-то так получалось, что больше года любовницы не задерживались.
Константин Степанович планировал привезти сегодня Катю к себе домой, потому попросил домработницу приготовить им ужин. Катя впервые была в столь большой и красивой квартире, но она держалась холодно и не проявила ни малейшего интереса к обстановке.
– Проходи, милая, – после мытья рук хозяин дома пригласил Катю в столовую, где уже был накрыт стол на двоих.
– У меня домработница превосходно готовит. Я попросил её сегодня приготовить нам жаркое из кролика. Ела когда-нибудь?
Катя в знак отрицания замотала головой.
– Сегодня попробуешь. Это что-то!
Усадив Катю, Константин Степанович хлопотал над ужином. Через минуту ароматизированные зажжённые свечи в красивых подсвечниках уже бросали вокруг таинственные блики. В комнате стал чувствоваться дух сладострастного томления. Красное вино, разлитое в прозрачные бокалы из чешского стекла, пронизанное огоньками свечей, заиграло особой палитрой ароматов, нестерпимо манящих к себе и обещающих незабываемое блаженство. Вся атмосфера вокруг была полна ожиданием: для гостьи – чего-то ранее неведомого и пугающего, для хозяина – страстно желаемого. Жаркое было действительно вкусным, но страх и отвращение перед грядущим напрочь лишили Катю аппетита. Поклевав горячее и пригубив вино, она замерла в ожидании. Щёки её пылали огнём, и она вся дрожала. Константин Степанович включил музыку и, подойдя к Кате, галантно подал руку, приглашая на танец. Красивая музыка, дыхание, ставшее единым…. Его руки, минуту назад кружившие её в танце, вдруг решительно заскользили по спине девушки, прижимая её к себе в страстном поцелуе…
Когда всё наконец-то закончилось, и Константин Степанович, тяжело дыша, откинулся на подушку, Катя, стыдливо прикрываясь простынёй, сразу же стала одеваться.
– Полежи немного, отдохни, – он ласково провёл по её руке.
Катя с трудом сдержалась, чтобы в отвращении не отдёрнуть руку, но лишь быстрее стала одеваться.
– Уже поздно, мне надо домой.
– Подожди, я такси вызову.
Когда такси приехало, Константин Степанович, накинув халат, вышел проводить Катю.
– Мне ни с одной женщиной не было так хорошо, как с тобой, – сказал он на прощание поцеловав её в голову. Потом, как бы опомнившись, быстро достал из кошелька тысячную купюру.
Катя инстинктивно спрятала руку в карман.
– Ну, чего ты испугалась, дурочка? Это тебе на такси.
Выйдя за дверь квартиры, Катя, не дожидаясь лифта, помчалась по ступенькам вниз. Ей хотелось быстрей выбраться из этого пристанища разврата. Она была противна себе. Перед самым такси её стошнило. Отвращение, которое она гасила в себе почти три часа, сейчас выходило из неё в буквальном смысле, выворачивая наизнанку. Ругаясь, таксист отвернулся, но уезжать не стал, зная, что ночная такса дороже в три раза.
Через короткое время Кате стало немного легче.
– Извините, – она села на заднее сиденье и назвала адрес. Ехали молча. На смену тошноте пришли слёзы. Катя едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Начался ливень. Не доехав до общежития пару сотен метров, Катя попросила водителя остановить. Расплатившись, она вышла. Ей не терпелось остаться одной.
Она шла под проливным дождём и выла, как волк. Её девственность, чистота помыслов, мечты о любви, о счастливом замужестве, материнстве сегодня были безжалостно отданы на попрание похотливому, пожилому извращенцу, который не преминул воспользоваться случаем. Катя шла и понимала, что жизнь для неё кончилась. Она ненавидела себя, презирала, считала грязной. Ей не хватало воды проливного дождя. Он представлялся ей каплей, а хотелось – реку, море воды, чтобы хоть как-то попытаться смыть с себя чужой запах, чужие прикосновения, которые зудом отзывались на теле. Катя не давала себе отчёта, что уже два часа стоит под проливным дождём. Душевная пустота лишила её способности мыслить, и ей стоило больших усилий взять себя в руки. И она вновь вспомнила маленькую ладошку Любы и со словами: “Пусть хоть она будет счастлива!”, – наконец-то вошла в общежитие.
Люба не спала.
– Катька, ты где была?! С тобой всё в порядке? – Люба беспомощно взирала на воду, которая в прямом смысле ручьями стекала с Кати.
– Всё в порядке. Маршрутка сломалась, пешком шла, – Катя стала раздеваться. Люба опомнилась и стала помогать подруге. Она принесла таз и выжимала одежду Кати.
Переодевшись в сухую одежду, Катя включила электрочайник.
– Ты ела?
– Конечно, поела. За меня не переживай, я тебе там оставила.
– Не хочу. Вот только чай попью, а то что-то знобит.
– И я с тобой за компанию, – Люба уселась за стол на своё место. – Кать, ты вся дрожишь, похоже – простудилась.
– Ничего страшного. Вот только чай попью, – она бросила в чайник по щепотке липового цвета, шалфея и прикрыла чайник полотенцем. Заметив небрежно брошенную на стуле мокрую одежду, Катя молча подошла и аккуратно все развесила.
– Извини, не догадалась, – Люба наблюдала за действиями подруги.
– Ничего, просто утром она мне понадобится сухой.
– Кать, что с тобой? У тебя голос какой-то не такой.
– Не говори глупости.
– Нет, серьёзно, без интонации. Помнишь, по телику показывали: когда человек умирает, аппаратура выдаёт прямую линию. Абсолютно прямую, без даже самых малюсеньких всплесков. Вот и у тебя голос ровный, ровный. Мёртвый какой-то…
– Глупости.
Катя разлила по чашкам чай и, взяв маленькую ложечку, стала вприкуску с вареньем маленькими глотками пить кипяток. Люба же, остудив чай молоком, стала пить его, заедая печеньем.
– Ты чего кипятком давишься, молоко налей.