Цена моей одержимости
Шрифт:
— Нет, мам. Все не так. — не знаю, на какой именно вопрос я отвечаю, но только это способна вымолвить.
В горле пересыхает, а язык словно к небу прирастает. Совсем меня не слушается.
— Этот бабник вновь поиграется тобой и бросит. Неужели, ты не понимаешь, что такие, как Тимур Воронцов, не меняются? Для них главное — как можно больше баб поиметь. И плевать он хотел на их чувства. Совести у него нет. Эгоист хренов. Принёс сплошные беды в нашу семью.
Чуть было не ляпаю, что мол Тимур то нам и помог, когда другие отвернулись. Только он дал денег на операцию и спасение фирмы отца. Да, цена за все это слишком высока, но я готова ее выплатить. С процентами. И не взирая на боль в области сердца и порой кровоточащие раны. Как видимые, так и внутренние.
— Мам, это же обычный снимок, — пытаюсь вывернуться. Оправдать себя в ее глазах. — Ты же знаешь, папарацци любят все преувеличивать.
— Как раз тут я не вижу какого-то злого умысла от СМИ, — швыряет журнал через всю комнату. — Алиса, — за плечи хватает и слегка встряхивает. — опомнись, дочка. Прекрати с ним всякое общение. Или ты уже забыла, какой ад пережила из-за него, потеряв вашего ребенка?
— Нет, мама, это не так, — сердце кровью обливается, а горькие слезы текут по щекам. Все внутренности горят от нестерпимой боли словно кто-то крутит ими в разные стороны. — Тимур не виноват, что Любочка родилась мертвой.
Глава 24
Алиса, 4 с половиной года назад
— Мисс Задорожная, жду вашу курсовую к четвергу. Успеете?
— Конечно, профессор, — согласно киваю головой немолодой женщине в строгом сером костюме и натянуто улыбаюсь. — Недели мне будет вполне достаточно, — машинально глажу себя по животу.
— Уже оформили академический отпуск?
Впервые за все время учебы Нора Вильямс разговаривает таким милым, дружелюбным голосом. Обычно ее все боятся за строгий нрав, жесткие требования к предмету и излишнюю дотошность. Но зато многие хотят видеть ее своим научным руководителем.
— Через пару дней.
Вместе выходим из кабинета и двигаемся дальше по коридору. Перед нами аж студенты расступаются, как будто идут представители элиты. Точнее один представитель, а я… так, обычная студентка, еще и глубоко беременная.
На меня то и внимания мало обращают, ведь в любой компании я балласт. Лишняя девчонка с пузом.
— Если вам будет совсем тяжело, можете отправить мне курсовую на электронную почту, — пишет на бумажке адрес. Протягивает листочек мне… под недовольные взгляды студентов.
Знаю, что многие меня тут ненавидят, ведь у профессора Вильямс я практически любимица, лучшая студентка. Да мне бы по-любому уже темную устроили, не будь огромного живота. А так просто взглядами испепеляют и в открытую шепчутся.
Как вот сейчас, когда мимо прохожу. Стараюсь не обращать внимания на сплетников, которые сами ничего добиться не могут.
Мне плевать на них. Мне плевать на них.
Как мантру повторяю про себя. Скоро меня не будет заботить здание университета дизайна. Буду учиться онлайн. К тому же профессор Вильямс обещала помогать, если у меня возникнуть какие-то проблемы.
Добираюсь до серой многоэтажки недалеко от студенческого городка. Поднимаюсь на второй этаж. Захожу в свою одинокую, встречающую меня тишиной квартиру.
Кидаю сумку на пол в прихожей и, не разуваясь, прохожу в гостиную. Где сажусь на диван. Закрываю лицо ладошками и даю волю слезам.
Плачу навзрыд. Громко. Опустошая себя от накопившихся эмоций. Пытаясь избавиться от воспоминаний, что каждый вечер больно режут внутри похлеще самого острого в мире ножа.
Говорят, беременным нельзя нервничать, иначе это навредит ребенку, а я остановиться не могу. Память нельзя стереть просто по щелчку пальца. Меня каждую минуту душат мысли о том времени, когда еще все было чертовски хорошо. Когда мы были счастливы.
Обнимаю себя за плечи, почувствовав невероятный холод по всему телу. Как будто кто-то окно открыл, и оттуда подул ледяной ветер.
Осматриваюсь. Ничто не открыто. Это просто мои эмоции наружу лезут, превращаясь во что-то нехорошее.
— Уууффф, — выдуваю воздух сквозь сжатые зубы, почувствовав сильный толчок внутри живота. — Все хорошо, моя милая, — опять толчок. Еще сильнее предыдущего. — Сейчас мамочка успокоится. Не переживай.
Моя малышка сегодня слишком активная. Так и хочет вылезти на свет божий раньше положенного срока.
— Потерпи еще немного, — нежно глажу живот, начиная потихоньку успокаиваться. — Скоро ты родишься и сделаешь меня самой счастливой на свете, — грустно вздыхаю. — Жаль, твой папочка этого не увидит.
Снова слезы на глаза наворачиваются при одном лишь воспоминании мужчины, которого я до сих пор так сильно люблю. И по которому так сильно страдаю.
Тимур Воронцов. Мой первый парень. Мой первый мужчина. Моя самая сильная в мире боль. Моя самая большая любовь. Отец моей малышки Любочки.
Тот, кого я больше никогда не увижу.
Тот, кто обо мне скоро забудет. Возможно уже забыл.
«Ему карьеру нужно строить, а не детей чужих растить».
Слова Ирины Львовны эхом раздаются в ушах, заставляя поморщиться и задрожать от мелких мурашек. Словно она рядом стоит и вновь меня упрекает из-за беременности.
«Ты ему не пара».
«С тобой он ничего не добьется. А ведь у него такое перспективное будущее».
«Нам не нужен внук от гулящей девки. Ты же вполне могла его на стороне сделать, а с Тимура потом деньги трясти».
«Неблагодарная девка. Лучше сделай аборт. И больше не приходи к нам в дом. Забудь о семье Воронцовых. Тимура и Дины больше не будет с тобой рядом».
«Убирайся!»
Эти слова… эти безжалостные слова слышу как наяву. Снова и снова. Как заезженная пластинка. На репите.
Обвинения. Ненависть. Презрение.