Цена моей одержимости
Шрифт:
— Какая, однако, нам куколка досталась. Верно, парни? — мерзко ржут, от чего отвращение наизнанку выворачивает.
Всю трясет. Слезы на глаза наворачиваются. Внутри все скручивается в тугой узел. Дергаю ногами, лишь бы не дать мерзавцу платье задрать. Царапаюсь из последних сил.
Самый высокий свирепеет. Дает мне мощную пощечину и громко ржет. Живот болезненно скручивает. Дышу с трудом. Сердце в груди подскакивает и тут же бухается вниз. С трудом соображаю, что дальше происходит. Такое ощущение, что сейчас вырубит. Тело ватное. От дикого ужаса цепенею. Нет никаких сил на сопротивление. Позвать на помощь не могу. Справиться с этим тремя ублюдками тоже.
— Не сопротивляйся, крошка, тебе обязательно понравится. Верь нам.
В глазах темно. В ушах звенит. Голова нестерпимо болит, словно по ней кто-то бьет отбойным молотком. Чувство отчаяния, страха, неизбежности теперь полностью во мне. Ничего уже не изменить. Я стану еще одной жертвой изнасилования, после чего вряд ли смогу нормально жить.
— Валим, парни, — меня отталкивают в чьи-то теплые объятья. — На такое мы не подписывались.
Слышу удаляющиеся шаги. Кручу головой, чтобы сознание заработало. Расфокусированным взглядом смотрю на парня, убирающего волосы с моего лица. Еще толком не соображаю, что происходит, но вновь оказываю сопротивление. Уже более рьяно.
— Да прекрати ты брыкаться, Задорожная.
— Тимур? — останавливаю себя на моменте обнажения зубов. Хотелось покусать ублюдков.
— Какого хуя ты поперлась с тем мужиком? — злится. Встряхивает меня. Глаза горят опасным блеском. Все тело напряжено. Руки сжаты в кулаки. За каменной грудной клеткой бешено сердце бьется.
— Тимур, я…
— Давно приключений на задницу не находила? Хотелось получить массу острых ощущений? Может я зря примчался тебе на помощь?
Звук громкой пощечины прорезает прохладный ночной воздух. Меня потрясывает. От страха, от холода, от бешеной злости. Да как он смеет мне что-то говорить. Меня в чем-то упрекать, намекая на…
— Иди к дьяволу, Воронцов! — ору в его жесткое лицо, напоминающее маску. — Раз считаешь меня шлюхой, зачем тогда ринулся на выручку?
Шмыгаю носом. Из глаз новых поток слез течет. Внутри черная дыра разрастается. Больно. Мерзко. Противно. Легкие горят. Дыхание восстановить не могу. Мне плохо. К горлу горечь поступает. А изо рта вырывается неконтролируемый, истерический смех.
— Алиса, что с тобой? — как-то слишком обеспокоенно. На Тимура это совершенно не похоже.
Меня еще больше от смеха разрывает на части. Аж скручиваюсь пополам. Пытаюсь своим неадекватом скрыть, как мне хреново. Жизнь вновь толкает меня в самое пекло ада, чтобы еще больше помучить.
— Зачем… ну зачем ты приперся в этой клуб?! — ору, хватая его за воротник рубашки. — Забыть, — бью его кулачками в грудь. Раз, два, три. Стоит неподвижно. — Я забыть тебя хочу. Стереть из памяти. Выжечь раскаленным железом все воспоминания.
— Девочка моя, успокойся. Всё… Чшш… — крепко обнимает, тихо шепча на ушко.
От его милого, нежного голоса еще больше срываюсь, полностью тормоза отключив. Бью сильнее. Брыкаюсь в его объятьях. Проклинаю. Приказываю убираться от меня подальше. Пинаюсь, но Воронцов стоически выдерживает мою истерику. Позволяет себя избивать и покрывать трехэтажным матом.
— Ненавижу… — на последнем издыхании, дергаясь еле-еле.
Сил нет ни на что. Тело ватное. Ноги гудят. Перед глазами все плывет. Мне уже пофиг на все. Могу даже прилечь в этом переулке и, свернувшись калачиком, отправиться в забытье.
— Ну-ка, поехали домой, Алиса, — берет на руки. Интуитивно прижимаюсь к нему, наслаждаясь запахом туалетной воды. — К родителям тебе нельзя. Не стоит их пугать своим состоянием. Ко мне поедем, в себя придешь.
Согласно киваю, прикрывая глаза и проваливаясь в глубокий сон.
Глава 40
Тимур
Даже во сне Алиса вздрагивает и жалобно всхлипывает. Не отрывая взгляд от дороги, нащупываю её руку и нежно глажу. Пытаюсь таким образом хоть немного её успокоить, подбодрить. Показать, что со мной она в безопасности, что никто её больше не тронет. Ни одна тварь не подберется достаточно близко, чтобы причинить ей вред.
Хотя ты, Воронцов, не больно то и оберегал. Делал все, лишь бы она ощущала себя просто игрушкой, у которой права выбора нет и никогда не будет.
Ну так я не знал, что с ней произошло в прошлом. Не думал, что ад открыл свои ворота и туда утянул беззащитную девушку.
Оправдание.
Сам понимаю, что лишь себя пытаюсь отбелить. Мол не знал, мне так сказали, а на деле…
— Тимур.
Алиса ерзает на сиденье, дотрагивается до лба, но своей руки из моей не выдирает. Хлопает ресничками, пытаясь от остатков сна избавиться.
Паркуюсь на обочине. Глушу мотор. Поворачиваюсь к дрожащей девушке. Снимаю с себя пиджак и отдаю ей. Без тепла её руки так холодно и пусто.
— Возьми.
Без разговоров надевает пиджак, практически в нем утонув. В глаза не смотрит, выводит какие-то круги на ладони.
В салоне гробовая тишина. Никто не решает начать разговор. Мне впервые в голову ничего не приходит. Даже язвительного и осуждающего.
В последний раз бросаю на её взгляд, проверяя, все ли с малышкой в порядке. Снова возобновляю движение автомобиля, радуюсь, что возмущаться она перестала.
Взгляд цепляется за разбитые костяшки. Тут же вспоминаю этих уродов, посмевших притронуться к моей Алисе.
Убью ублюдков. Найду и заживо закопаю. Перед глазами пелена с запахом крови. Сжимаю со всей силы руль, от чего слышится громкий скрежет. Должно быть я сейчас на разъярённого быка перед родео похож. Пара из ушей только не хватает.
— Дай свой телефон, я напишу маме, что остаюсь у подруг, — говорит еле слышно, когда заезжаю во двор.
— Он в кармане.
Открываю для нее дверцу. Так хочется на руки взять и утащить в свое логово, повесив на дверь табличку «Не беспокоить». Но Алиса тот еще цветочек с шипами. Не позволит мне этого сделать.