Цена обольщения
Шрифт:
Она не хотела признаваться себе в том, что сама во всем виновата. Ее кратковременную интрижку с Филиппом Реншо породило уязвленное самолюбие. Фрейн заявил, что любой мужчина с радостью примет в свою постель такую красавицу, как Эвелин.
Люси же расценила слова мужа как обиду и вызов.
Младшая сестра напоминала ей кусок холодного непрожаренного бекона, в то время как Филипп имел репутацию горячего, шипящего на сковороде бифштекса.
Люси думала, что соблазнить Филиппа будет несложно. На протяжении многих лет она пыталась превзойти Фрейна по количеству любовников и теперь надеялась,
Люси закрыла глаза, ощутив, как к щекам прилила краска. Такое случалось с ней крайне редко. Только румянец этот вызвало не удивление и не приятное воспоминание, а жгучее чувство стыда.
Единственной привлекательной чертой Филиппа Реншо оказалось его внушительное состояние. Он дарил своим любовницам щедрые подарки, дабы как-то компенсировать то обстоятельство, что в постели он вел себя как самовлюбленное животное.
Люси уже жалела, что приняла от него великолепный изумрудный браслет, но его стоимость превышала ее годовое содержание.
Ей необходимо отыскать Филиппа, чтобы вернуть ему браслет и потребовать назад свой медальон. Только он связывал их, только он служил доказательством того, что Люси была когда-то для Филиппа не просто свояченицей. Ее желудок болезненно сжался. Что бы сказала Эвелин, если бы узнала об этой связи?
Краска вновь обожгла лицо Люси при мысли о том, что она должна признаться во всем сестре, но иного выбора у нее не было. Ей необходима помощь Эвелин. Она заставит ее рассказать, где прячется Филипп. Ведь это вопрос жизни и смерти. А еще спасения и скандала.
Люси позвонила в колокольчик, а затем распахнула дверцы шкафа. К тому времени как в спальне появилась служанка, Люси выбрала три наименее вызывающих желтых платья и бросила их на кровать, опасаясь, что ни одно из них не окажется достаточно скромным.
— Ступай вниз и вели подать экипаж. Потом возвращайся и одень меня.
Люси затолкала браслет за корсаж, и камни обожгли холодом кожу грудей. Совсем как пальцы Филиппа.
Одному Богу известно, что расскажет о ней властям Филипп, если они отыщут его раньше, чем она. Как же она сглупила, решив, будто его невнятное бормотание играло роль своеобразной прелюдии или просто было попыткой произвести на нее впечатление связями с королевской семьей. В конце концов, он простой барон, уложивший в постель графиню. И ему, естественно, хотелось сравниться со своей любовницей по положению.
— Вы знали, что моя мать принадлежала к французской королевской семье? — шептал Филипп на ухо Люси, раздевая ее. — Людовик Шестнадцатый был моим кузеном. А его брат герцог Орлеанский — следующим претендентом на трон, после того как Людовику отрубили голову, а маленький дофин умер в тюрьме. У семьи герцога почти не было сторонников, чтобы возвести его на трон, поэтому он сбежал в Англию в поисках убежища и в надежде на помощь нашего короля в завоевании французского
Люси, конечно же, не знала об этом. Впрочем, ей не было до этого никакого дела. Она считала себя созданной для любви, удовольствия и комфорта и совершенно не собиралась забивать себе голову судьбой каких-то там французских королей. Она приподняла свои груди и чувственно облизала губы в надежде отвлечь Филиппа от обличительной речи. Люси ожидала, что ее пышное тело произведет на барона впечатление — ведь мужчины всегда им восхищались, — но была разочарована. Филипп продолжал говорить. Люси стало скучно, и она пила шампанское бокал за бокалом.
Теперь она понимала, что должна была слушать внимательнее, чтобы передать потом все Фрейну или Сомерсону. Но тогда ей пришлось бы рассказать, где она услышала эту историю.
Лицо Филиппа исказила гримаса, а в голосе сквозила горечь:
— Я все приготовил к приезду герцога. Я потратил целое состояние, чтобы обставить для него дом в Дорсете. — Он схватил с кровати подушку, разорвал ее и достал горсть перьев. — Я даже выписал гусей из Франции, чтобы набить их пухом подушки. Я создал дворец, роскошное убранство которого могло соперничать с самим Версалем.
Глаза Филиппа горели дьявольским огнем, и Люси испугалась. Вся ее похоть улетучилась, когда перья простых английских гусей устлали пол комнаты подобно снегу.
— Когда мой высокопоставленный кузен сошел на берег, что, думаете, он сделал? Поприветствовал меня, как родственника?
Филипп ждал ответа, но Люси лишь пожала плечами, играя с краешком кружевной простыни.
— Нет. Он прошел мимо, словно я пустое место. Слышите?
В груди Люси росло раздражение. Она целый час тряслась в экипаже, добираясь до этого уединенного поместья, расположенного вдали от Лондона. И для чего? Для того чтобы смотреть, как Филипп пьет и орет, точно блаженный.
— Он сел в другой экипаж, какую-то полуразвалившуюся колымагу, принадлежащую маркизу Бекингему. Он пренебрег мной, мадам, потому что у маркиза есть хорошенькая жена и не менее хорошенькая дочь. Он отправился в поместье Бекингема в Стоу. Стоу!
Он выплюнул это название, точно город был проклят.
Люси вспомнила, как замечательно провела в Стоу две недели в обществе Бекингема и его супруги, и поэтому не могла винить французского короля за то, что он предпочел маркиза, а не Филиппа. Она лишь жалела, что сама не ответила на его приглашение. А ведь он звал, и не раз.
Люси закусила губу. Филипп продолжал бормотать и в тот момент, когда навалился на нее всем телом и грубо взял, точно наказывал ее за все свои беды.
— Наполеон! — рычал маркиз ей на ухо. — Он — будущее Франции! Людовик никто. Он никогда не займет трон. Я заставлю его пожалеть о том, что он так обошелся со мной.
Люси перестала слушать. Она намеревалась получить хоть какое-то удовольствие от интрижки с мужем сестры, но не добилась ничего.
Она даже сейчас мысленно поморщилась, вспомнив, как улыбался потом Филипп. Холодный, полный превосходства изгиб его губ заставил Люси чувствовать себя дешевой шлюхой, когда на постель меж ее бедер упал дорогой браслет.