Ценный подарок (сборник)

Мин Евгений Миронович

— Владиславович.

— Какой там Владиславович, — махнул рукой старый поэт, — просто Вадим. А вас как, девушка, простите, мадам Бескозырная?

— Наденька, — сказала она и смутилась, потому что так называли ее в Институте мод.

— Наденька, — повторил Устюжанинов. — Надежда хорошее имя для жены писателя. Прекрасно жить с надеждой. Ну, вот что, Дина, ты возьми их под свое крыло.

— Слушаюсь, папуля, — шутливо по-солдатски вытянулась Дина и усадила Вадима рядом с собой. По другую сторону от нее

сидел боксер. Наденька была с левой стороны от мужа, справа от нее сидел какой-то лысый без возраста мужчина. Ему можно было дать и сорок и пятьдесят лет. Его ничто не занимало, кроме содержимого тарелки.

— А это кто? — тихо спросила Наденька подругу.

— Черт его знает кто! — не стесняясь, громко сказала Дина. — Явился и сказал, что он — читатель, хочет поздравить выдающегося поэта, прочел какое-то папулино стихотворение, папуля растрогался и велел пустить. Папуля у нас — либерал.

Один за другим, гости предлагали тосты за Устюжанинова. Начинающие поэты исполнили песню на стихи Афанасия Ильича. Главный режиссер подошел к хозяину дома и хорошо поставленным голосом сказал:

— Ты должен написать нам пьесу. Ты — природный драматург, наш будущий Островский.

— Островский устарел! — пропищал критик Термос. — Театру нужны новые формы.

— Люблю формы, — захохотал Динин боксер и, выпив фужер водки, положил руку на большое квадратное колено Дины.

— Перестань! — скинула его руку Дина.

Человек без возраста выпил большую рюмку водки и приканчивал заливного судака.

Застолье продолжалось. Пили за Устюжанинова, за новые формы, за здоровье дам, которые никак не могли остановить мужей. Один Бескозырный не пил. Он держал правую руку в кармане и думал, как же передать книжку Афанасию Ильичу.

— Наденька, — спрашивал он жену, — когда же?

Наденька не слышала его. Она выпила одну рюмку водки, глаза ее блестели, щеки разгорелись. Она в первый раз была в таком обществе, ей нравилось все: и песня начинающих поэтов, и красивая выдержанная дама, сидевшая на одном из торцов стола против Устюжанинова, и особенно он сам, такой добрый, красивый, молодой, несмотря на свой возраст, и сама она казалась себе гораздо красивей и лучше, чем в Институте и дома.

Устюжанинов поднялся и долго стучал ножом по фужеру, пока не установилась тишина.

— Друзья мои, мы пили за поэзию, за прозу, за драматургию, поднимемте бокалы за критику, чтобы она была талантлива и честна.

— Оценил! Наконец-то! — пронзительно крикнул Термос.

— Он что, из команды твоего папаши? — спросил Дину боксер. Та поморщилась:

— Да помолчи ты!

Устюжанинов снова постучал по фужеру:

— Тише, друзья, тише! Я предлагаю поднять бокал за Вадима Владиславовича Бескозырного, достойного быть членом нашей писательской организации. Иди сюда, Вадим!.. Возьми бокал.

Вадим вышел

из-за стола. Держа бокал с вином в левой руке и все еще опустив в карман правую, он подошел к Устюжанинову.

— Разрешите, Афанасий Ильич, сказать мне… — начал он.

— Говори, говори, — подбодрил его старый поэт.

Вадим начал медленно извлекать книжку из кармана.

— Э, нет, — рассмеялся руководитель местных писателей, — по бумажке говорить мы не будем. У нас здесь не собрание.

— Я за! — пробормотал человек без возраста и выпил рюмку до дна.

— Это не бумажка, Афанасий Ильич, — громко сказал Вадим, — это ваша старая книжка. Только вы ее разворачивайте осторожно.

— Ничего, справимся, — уверенно произнес Устюжанинов и, взяв из рук Вадима книжку, резко сорвал магазинную обертку.

— «Круги по воде»… Фу ты!.. Когда это было… Спасибо, Вадим, — с дрожью в голосе произнес он и начал перелистывать книгу. — Бумага скверная, шрифт слепой. Такое время было. Бедность! Интересно, что же тут напечатано? Ничего не вижу, ничего. Где мои очки, — стал он рыться в карманах пиджака и брюк, — где они? Таню-ша, — крикнул он через весь стол жене, — будь добра, найди их!

— Сейчас, сейчас, не волнуйся, — откликнулась Татьяна Ивановна.

Она быстро вышла из комнаты. Афанасий Ильич продолжал рыться в карманах, с отчаяньем повторяя:

— Где же?.. Где?

Вадим стоял перед Устюжаниновым, высоко держа бокал в левой руке.

Наденька, широко раскрыв глаза, не мигая смотрела на мужа. Ей было радостно видеть, какой он красивый, но вдруг что-то кольнуло ее в совершенно здоровое сердце, пришла тревожная мысль, что она недостойна Вадима и какая-нибудь Дина может увести его и называть своим.

За столом стало шумно и бестолково.

Татьяна Ивановна вернулась и передала Устюжанинову футляр с очками.

— Спасибо, Дорогая, — сказал он, — садись на мое место.

— Неудобно, я хозяйка.

— Удобно, удобно, — усадил ее Афанасий Ильич. — Ты видишь: «Круги по воде». Помнишь, когда это было? Пусть гости узнают, что тогда писал Устюжанинов. Внимание! — могучим басом покрыл он шум. — Дорогие друзья, у меня в руках первая моя книжка «Круги по воде». Хотите, я вам прочту кое-что?

— Просим! — вяло отозвалось несколько голосов.

— Хотим, хотим! — как на параде прокричали молодые поэты.

Афанасий Ильич раскрыл книжку.

— «Дождь в летнюю ночь», — объявил он и тут же прочувствованно сказал жене. — Помнишь: лес, гроза, мы с тобой — одни?

— Не нужно, — застеснялась она, как молоденькая девушка, — это наше личное.

— Личное поэта принадлежит всем, если он поэт, — сказал Устюжанинов и громко, волнуясь прочел стихотворение. Все зааплодировали, и даже критик Термос осторожно похлопал узкой ладонью по другой.