Центр роста
Шрифт:
– Повсюду, мистер О’Шипки, - отозвался вместо Шаттена директор.
– Повсюду. Анфилада - это, к вашему сведению, порядок, ряд. Сначала женщины и дети, потом уже сильный пол.
– Не надо насмешничать. Я многого не знаю. Когда другие учились, я… И к чему это ваше оскорбительное сияние, господин директор? Вы словно торжествуете. Может быть, это педагогический прием?
Ядрошников покачал головой.
– Ваши нервы расстроены, вы агрессивны и нетерпеливы. Мое сияние здесь ни при чем, просто я всегда радуюсь, навещая бойлерную. Такой кипучий механизм! Вообразите - пар, циферблаты, котлы, трубы! Печи, лопаты, угольные россыпи!… Настоящая преисподняя, как и в каждом
Директор остановился возле оцинкованной двери, казавшейся вполне неуместной в своем сочетании с поддельным архитектурным памятником.
– Вот оно что, - задумчиво молвил Шаттен.
– Поэтому, значит, в кино финальные поединки происходят в бойлерных и котельных. Героев словно тянет туда…
– Все верно, - кивнул директор, отпирая дверь.
– Последние герои идут в котельные.
Дверь заскрежетала и отворилась, на вошедших дохнуло жаром.
– Смотрите под ноги, тут ступеньки, - предупредил Ядрошников.
– Да тут темень, хоть глаз выколи!
– О’Шипки, чуя верный подвох, сунул руку в карман и ощупал там первый подвернувшийся кастет.
– А вы чего ждали!
– рассмеялся директор.
– Сейчас я включу освещение. У нас есть запасной генератор, который может работать хоть миллион лет. Специально для бойлерной, замок питается от другого…
Он скрылся во мраке, до слуха экскурсантов донеслось шебуршание. Что-то звякнуло, директор глухо выругался, и вспыхнул свет. Стажеры прикрыли глаза. Бойлерная слепила белизной, повсюду царил образцовый порядок. Кафель был отмыт до блеска, в дальнем углу аккуратно ревела свирепая топка. Трубы, однако, подкачали: они были ржавые и мокрые, на каменный пол поминутно срывались тяжелые капли. Водные щелчки, нарушавшие мерное огненное гудение; сотни приборных стрелок, какие-то кишки из медицинской резины, манометры и чугунные вентили, матовые баки с красными, аляповато нарисованными римскими цифрами; швабры и скребки, резервуары с предупредительными черепами и молниями «убьет», душные испарения - все это объяло вошедших, как древний и желанный приют, конец пути.
– Вам нравится?
– директор подбоченился.
– Правда, здесь здорово?
– Солидный интерьер, - согласился О’Шипки, поглаживая свинцовые кольца.
– Бережем как зеницу ока. Лакомое место, известно! Не каждый одолеет. Однажды какие-то двоечники позвонили, сообщили про бомбу. Дескать, ее заложили - ну где нам искать? Конечно же, тут! Сюда сразу же и побежали!
– И нашли?
– Шаттен-младший затаил дыхание.
– Нет, разумеется. Этим повесам просто не хотелось сдавать зачеты.
– Ну, бомба у меня есть, - буркнул О’Шипки, внимательно изучая бойлерную.
Шаттен, спрятавший руки за спину, чтобы, не дай бог, до чего-нибудь не дотронуться, сосредоточенно обследовал приборы.
– А почему стрелки дрожат?
– спросил он наконец.
– Им положено, - сказал директор, утирая пот.
– Все дело в давлении, которое в котлах. Время от времени я его сбрасываю. Иначе тут все разорвет.
– Только тут?
– Вы меня обижаете, - Ядрошников надул губы.
– Конечно, я имею в виду весь Центр! Вы же сами видите, сколько здесь всего. Если рванет, от здания не останется и камня на камне.
– Вы признаетесь в этом с каким-то загадочным удовольствием, - отметил О’Шипки.
– Проницательно сказано!
– похвалил его директор.
– Энергия Танатоса не дремлет. Я тоже от нее не свободен, всех нас влечет саморазрушение…
И он печально погладил какую-то бочку. Солидарный
О’Шипки прошелся, стараясь не задеть кранов и шлангов.
– Ключ есть только у вас?
– спросил он неожиданно.
– Да, этого дела я никому не доверяю, - твердо заявил Ядрошников.
– Обязанность нешуточная. Ведь я отвечаю за человеческие жизни!
– Внештатные ситуации?
– О’Шипки продолжал допрос.
– Призраки не шалят? Что будет, если крыса или таракан замкнет какое-нибудь устройство?
– Призраки обходят это место стороной. А крысы и тараканы предпочитают жилые помещения. Иногда я этому сам удивляюсь. Все думаю: надо же - мелкие твари, но табу соблюдают.
– Ну, хорошо, - недоверчиво протянул О’Шипки, зачем-то взявший на себя функции технического надзора.
– Я думаю, мы по достоинству оценили вашу святыню. Не правда ли, Шаттен?
– Совершенное место, - серьезно согласился тот.
– Даже у нас в Бюро нет такой бойлерной. Теперь я вижу, что здесь есть чему поучиться.
– Но этого как раз не вижу я, - возразил агент.
– Не пора ли нам заняться делом, господин директор?
Ядрошников с сожалением взглянул на манометры.
– Вы правы, дела не терпят, - вздохнул он.
– Нам действительно пора уходить. Не ждите меня, я еще побуду. Поднимайтесь на третий этаж, в правое крыло. Там вы найдете конференц-зал. Помещение под номером плюс десять или одиннадцать, не помню точно. Я уже заранее вижу, мистер О’Шипки, что чувствительная составляющая вашей натуры нуждается в развитии. Я не то чтобы уязвлен вашим поверхностным, пренебрежительным знакомством с вещами, которые дороги принимающей стороне…
– Ошибаетесь, господин Ядрошников, - ответил О’Шипки на этот упрек.
– Мой нюх прекрасно развит. И я говорю вам, - О’Шипки, умышленно или без умысла вовсе, но с ощутимым сарказмом передразнивал директорскую манеру говорить, - я говорю, что не нуждаюсь в дальнейшем обострении чутья. Мне и так подозрительна эта бойлерная. И не только она. Я чувствую опасность. Поверьте специалисту. Здесь кроются крупные неприятности.
Глава девятая, полная темного вздора
Место, которое директор Ядрошников назвал конференц-залом, напоминало нечто среднее между просторным склепом, предназначенным для массового захоронения, заурядным офисом и педиатрической приемной. Стены остались; камень, как и везде, дышал зеленоватым холодом; осталось и эхо, но прочее претерпело продуманное усовершенствование. Офисные металлические стулья, расставленные в центре зала, образовывали правильный круг, и в этом круге инородным телом возвышалось виндзорское кресло. Директор, хотя его об этом никто не спрашивал, вскользь объяснил, что мебель, когда работаешь с группой, не должна быть ни слишком комфортной («Комфортабельной» - поправил его Шаттен-младший); «комфортной», - повторил директор, снимая и протирая очки особой тряпочкой, да-с, но она не должна быть и чересчур жесткой. Должно быть удобно, и чтобы не расслабляться сверх меры, уважаемые господа. Для оживления обстановки («ради создания непринужденной атмосферы») конференц-зал был украшен колхозной росписью; снопы и фрукты чередовались с художественными плакатами, в которых искаженно отражался детский фольклор. О’Шипки долго рассматривал гулящую корову в шляпке, достойной сожаления и нахлобученной на сломанный, вероятно, рог. «Кады-мады, неси воды, - гласила надпись.
– Корове пить, тебе водить». «Для разрядки напряженности», - улыбнулся Ядрошников.