Центр роста

Смирнов Алексей Константинович

–  Тогда поставь и зажги маленькие свечи. Какая все-таки прелесть, эти нынешние юбилеи! Сколько в них остроты. У тебя есть гитара?

–  Нет, - Ей удалось-таки смутить Устина, считавшего, что он владеет всем нужным.

–  Черт с ней, не кисни, - Русудан сбросила туфли и забралась в кресло с ногами. Кресло было покрыто шкурой неизвестного животного: скорее всего, медведя, да только породу не удавалось установить: голова запрокидывалась за спинку, чтобы садящийся не напоролся на оскаленные клыки. Русудан оглянулась украдкой и заметила следы крови на клыках: в этом доме случалось нахлобучивать вылущенную

башку неожиданно, когда сидевший в кресле ни о чем не догадывался.
– Позолоти ручку, - прошептала она.

–  Что?
– переспросил он, тоже шепотом, внезапным для себя самого.

–  Руку мне поцелуй, - она со вздохом протянула руку: тонкую, изящную, с коротко остриженными ногтями, почти не цыганскую, но звякнувшую браслетами. Под браслетами прятались округлые фиолетовые шрамы.

–  Ты точно здоров?
– глаза Русудан смеялись.
– Какой-нибудь бич? Гепатит? Синдром иммунодефицита?

Тихон взялся за пуговицу.

–  Ну тогда замыкай меня, - сказала она, вытягиваясь.
– Или направляй. Жизнь - это очередь за смертью.

–  Мы не в той комнате, - Садко взял себя в руки.
– Есть другая, гораздо удобнее. Там найдется и бич, и что угодно еще.

–  А мне хочется оставаться здесь.

–  Пройди в другую комнату, - сказал тот, и в тоне безошибочно узналось Направление, предписанное ему наладонной судьбой.

4. Продолжение перформанса

Потянувшись из-под одеяла, на котором Русудан удалось настоять, хотя предлагались шкуры, банные комнаты и невесомые простыни, она добралась до сумочки. Не заметив, как та прихватила сей несессер, Устин Садко лежал на спине и курил далеко-далеко вверх, ближе к вытяжке. «Почему, интересно, «Устин»?
– думал он, не особо вникая.
– Наверняка произошел некий сбой, и надо было - «Остин». Плевать, что Россия. «Остин Пауэрс - любимец женщин».

–  Посмотри, что у меня есть, - Русудан протягивала ему маленький револьвер, сверкнувший с ладони злым лучом.

–  Зажигалка?
– равнодушно молвил Садко.

–  Не трогай, Направляющий, - Русудан свела угольные брови и отвела его кисть.
– Он настоящий. У тебя древний фонд, старый дом, толстые стены, евроремонт со звукоизоляцией. Он бьет негромко. Он вообще, почитай, не бьет, он жалит.

Садко не без усилия перевернулся на бок:

–  Ты собираешься стрелять?

Русудан выскользнула в теплый ворс, ковром устилавший пол, и, в чем была, то есть ни в чем, впорхнула и вжалась в кожаное кресло. Устин не успел помешать ей; Русудан прицелилась в гибрид собачки и льва, хорошо видневшийся в соседней комнате; лопнул выстрел, и статуэтка распалась на двух относительно независимых представителей неодушевленной фауны.

–  Вот и все, - улыбнулась Русудан.
– Разбилась посуда, а это к счастью.

Садко сурово переводил глаза со льва на собачку.

–  Цыгане, русская рулетка - все это, казалось бы, из одного котла?
– осведомилась Русудан, не рассчитывая услышать ответ.
– Рулетки хочется, но тебе в нее нельзя, ты Направляющий. Зато можно мне. Мой страж, должно быть, бессильно ломает руки где-то вдали от меня, угодившей в опасность. Найди-ка моего дурака-даймера, в кармане плаща, и посмотри, что там с моим числом. Не прыгает, не убавляется? Не номер

Один?

–  Это и невозможно. И я не хочу на это смотреть, - наотрез отказался Садко, ероша свой вздыбленный ежик.

–  А на это?

Русудан крутанула барабан, сунула дуло в распавшиеся черные пряди к виску и спустила курок. Устин Садко негромко вскрикнул, и это было как выстрел. Улыбаясь еще шире, Русудан провернула барабан вторично, на сей раз она вложила короткое дуло в рот, привычно, по-женски, к нему подавшись - выстрела не последовало. Она проделала это несколько раз, и с каждым холостым щелчком парализованный Садко вздрагивал, хотя и не должен был по причине паралича. Зрелище завораживало его.

–  Видишь?
– крикнула Русудан, вывернула барабан и высыпала себе в ладонь пять патронов - одной пули, угодившей в памятник пионерам-генетикам, не хватало.
– Я заговореннная, - усмехнулась она, заряжая револьвер наново.
– Замыкающий не может умереть прежде Направляющего. Исключения невозможны. Все учтено, секунда в секунду - почему-то по московскому времени. Никаких часовых поясов. А вот ты прежде меня - можешь. Лови, тихоня!
– она - «тихоня»: неужто ей было известно про Тихона?
– швырнула Садко револьвер, и паралич у того мигом прошел; Устин, позабыв о показателях, настолько ловко и скользко увернулся от оружия, что съехал на пол вместе с простыней.
– Пластилиновый Ёжик, - Русудан Монтекян сверкнула зубами.
– Я знавала таких. Их можно любить… оберегать от судьбы… Не бойся. Все дело в том, что время еще не пришло.

–  Но что ты думаешь о самоубийцах?
– спросил Устин тупо, хотя знал о них все.
– Ведь они все же есть. Они встречаются, хотя и реже…

–  Значит, их час пробивает, - Русудан подошла к нему как была, нагая; нагнулась, пощекотала струями волос искренне, но по другим причинам, перепуганное, вспотевшее лицо.
– Таких выявляют, по врачам водят, таблетками кормят, но это бессмысленно… Я не знаю, зачем это делают, если даймер отсчитывает последние десятки…

Она поднесла к лицу Садко свои запястья, уже лишенные назойливых побрякушек.

–  Ты видишь эти шрамы? Я вешалась, травилась, стрелялась - из чистого цыганского азарта, из жажды воли, из лихости, но знаешь ли - меня неизменно спасали.

–  Замыкающие?
– кивнул Устин Садко.

–  Да нет же, говорю тебе, золотце, что этот субъект прохлаждается где-то… и никто не замкнет, а есть судьба, а у судьбы - звезда путеводная. Ты теперь - моя путеводная звезда.

–  Не думаешь ли ты убить меня?
– спохватился Устин, запоздало поглядывая на брошенный револьвер и дальше уже игнорируя раскрытые перед ним женские прелести и тайны.

–  Нет, милый, я за тебя замуж выйду, - сказала Русудан.
– Мне так велели звезды.

Загорелся телефонный фонарик, зазвучал зуммер - очень и очень, пусть и классическая, но неприятная мелодия.

Часть четвертая

Замыкающий

1. Бегущие по Раю

Роммель Копулятов, Замыкающий Русудан, сумел бы тоже много чего порассказать о палатах интенсивной терапии, где ему часто случалось оказываться.