Цепной Койот. Книга 2
Шрифт:
— Что тут творится, черти меня дери!? — точно гром с неба, раздался возмущённый женский голос. Он словно звучал из другого мира — мира, в котором земля не обваливалась под ногами, а подростки не стреляли в друг друга. — Ох, ну и провоняло же страхом на всю округу!
Голос звучал молодо и звонко, и доносился из-за спины Павла. Алек почувствовал, как напряглась Илона, а потом вытянула голову, вглядываясь в темноту.
— О, кексик, да у тебя же кровь, — голос приближался, вскоре из темноты показалась высокая женская фигура. — Совсем ты бледный, сырое тесто розовее
Павел, всё это время пропускавший странный монолог мимо ушей, при упоминании матери вздрогнул, заморгал, точно что-то попало ему в глаза, а потом резко обернулся. Повторил, точно заворожённый.
— Мама… — А потом добавил, совсем уже обычным для себя тоном: язвительным и злым: — Да какая кому, к чёрту, разница? Матери у меня нет, так что плевать. А ты ещё кто такая?
Земля перестала раскачиваться, как на качелях, а рваные трещины затянулись прямо на глазах. Небо очистилось от туч, его снова покрывали спокойные россыпи звёзд. Затих ветер, воздух в одно мгновение перестал быть обжигающе горячим, и о нём теперь напоминало только зудящее горло и обожжённые руки.
Рядом кто-то громко всхлипнул. Бледный, напуганный, но совершенно живой Грач, сидел на траве, обнимая тощие коленки. Двустволка валялась рядом — забытая и полностью разряженная. Похоже, воспоминание вернулось в правильное русло…
Загорелось окно ближайшего дома, оттуда высунулся краснощёкий заспанный мужчина в майке-алкоголичке, тот самый, что пару воспоминаний назад тряс маленького Павла за волосы. Рыкнул недовольно:
— Два часа ночи! Вы что, охренели там! — но потом пригляделся, заметил и ружьё, и насупленного Павла в окровавленной футболке, и незнакомку, которая уже успела подойти поближе, так, что её, наконец, стало хорошо видно.
Это оказалась высокая женщина с раскосыми азиатскими глазами, смоляными волосами, с по-восточному плоским лицом и очень тонкими губами, точно по коже карандашом провели. Ей было тридцать или около того. Судя по всему, она только что, сама того не зная, спасла их с Илоной от тяжкой участи.
Незнакомка улыбнулась уголками губ и панибратски потрепала Павла по голове. Тот отшатнулся, скривил рот, что-то недовольно прохрипев в ответ, но она уже смотрела в другую сторону, туда, где стоял Алек с Илоной на руках. Алек даже обернулся, пытаясь понять, на кого она смотрит. Ведь их-то видеть не может. Но позади никого не было.
Эмоном незнакомки была тигрица с очень чистым внимательным взглядом. Открыв пасть, женщина сказала, глядя чуть выше головы Алека:
— Вижу, ты на распутье, дитя моё. Запомни: не умея плавать, не ступай в воду. Трёхглазому не верь. Утянет в омут, утопит, не успеешь глазом моргнуть. Тех, кто ушёл, отпусти. Иначе и сама не проснёшься, заплутаешь в лабиринте чужого разума.
— Эй? Вроде это я тут должен бредить, — скривился Павел. Он явно слышал странные слова незнакомки. Его покачивало, кажется, он был готов упасть в обморок. Мужчина, что вышел из дома, обеспокоенно придержал его под спину.
— Отпусти тех, кто ушёл, — твёрдо повторила женщина. Её глаза были туманны и полны непролитой печали.
Илона в руках Алека дрогнула и вдруг отчаянно крикнула:
— Я не м-могу! Не могу не попытаться!
Но незнакомка уже отвернулась обратно к Павлу. Из соседних домов стали выглядывать встревоженные лица, видимо разбуженные выстрелами.
— Слышишь, мама! Не могу не попытаться! — крикнула Илона со слезами в голосе, — не могу! — Но воспоминание уже начало меняться, стирая силуэты людей, меняя погоду и сезоны.
Дни полетели, точно на ускоренной перемотке, и только Алек с Илоной оставались неизменными.
Сцена 6. По ту сторону воспоминаний
Лисёнок сидел в дальнем углу гостиной в картонной коробке с высокими бортами. Внутрь ему накидали тряпья, поставили две миски, одну с молоком, другую с мясом. Я вычитала в интернете, что малыш уже в том возрасте, когда ему надо начинать есть твёрдую пищу. А Барон был уверен, что хватит и молока. Но в итоге зверёк не притронулся ни к тому, ни к другому. Хорошо хоть дрожать перестал. Зарылся в тряпьё так, что наружу торчал только влажный чёрный нос и кончик рыжего хвоста.
В гостиной я включила торшер, чтобы свет был, но не яркий. Псина Илоны, свесив одну лапу, безмятежно дрыхла в кресле, лишь на мгновение приоткрыв глаз, когда я зашла в комнату. Кажется, эту адскую зверюгу совсем не интересовало, куда подевалась хозяйка. Может, она каким-то глубинным чутьём знала, что с Илоной всё в порядке. Что она в соседней комнате, лежит между Павлом и Алеком на раскладной кушетке, погружённая в чужие воспоминания. Но на всякий случай я решила держаться от пса подальше и лишний раз эту гору мышц не провоцировать.
Оказалось, что стулья, которые я заметила раньше, сгрудились не только возле стола, но ещё вдоль стен и возле шкафов. Всего я насчитала их тринадцать. Деревянные, они были сколочены из цельных брусков, слегка потемневших от времени. Когда Барон ненадолго заглянул в гостиную, то сказал, что объяснит позже и, дав указания налаживать контакт со зверьком, отправился проведать мать Илоны. Мне хотелось попросить его забрать с собой псину, но я постеснялась. Да и однажды я уже справилась с псом, значит, и переживать не из-за чего, так?
Стараясь не смотреть в сторону кресла, я уселась возле коробки с лисёнком и стала ласково подзывать малыша к себе, протягивая к нему руку:
— Ну же, маленький, не бойся… я тебя не обижу. Мы тебя ненадолго сюда привезли. Потом обратно к маме вернём, обещаю. Проголодался, наверное? Смотри, тут молочко…
Зверёк не реагировал, только подозрительно водил носом, да сверкал глазами из-под тряпья, как бы говоря: "Щас палец откушу!". И откусил бы, я не сомневалась.
Тогда я прикрыла веки и попыталась представить: запах молока, ласковые объятия, теплоту дома, шорох листьев. "Я — друг", — послала мысль. — "Подойди же".