Цербер
Шрифт:
— Рано радуетесь, — сказал Михаил, когда страсти были частично потушены пивом, — или вы думаете, они вперед не сообщат?
Гоша и Павел притихли.
— А чего тебе этот сказал?
— Он был… не красноречив. — Михаил не выдержал и все-таки прыснул, тут же, впрочем, сказав; — Гоша, конечно, молодец, но что-то надо делать, ребята…
— …это все, — решительно отрубил Павел. — Доберемся — все сделаем. Вон Гошка у нас какой орел. Зря ты только у того не выспросил, чего им нужно было. Гоша, ты нам не напел, что
— Машину так и так пора менять, а он мне ничего не успел сказать, потому что сильно штанами занят был. Как тебе, Егор Кузьмич, в голову пришло? С фуражками, с погонами? Я же только разоружить велел и по возможности машину испортить.
— Это статья такая есть в кодексе. За фуражку и погоны. Я давно еще, мальчишкой был, сорвал одному… Я нечаянно тогда. А они сказали: или оформляем и — срок, или…
По внезапно раздавшимся звукам Михаил понял, что Гоша плачет. Он резко остановил машину, обернулся назад. Гоша всхлипывал, привалившись к плечу огромного Павла. Тот сидел с обескураженным видом:
— Ну что ты, Гоша…
— Я давно хотел. Думал, когда-нибудь, но сделаю, отомщу. Вот — сделал. Разве ж можно, за тряпку — и… Все, братцы, все, все. Не обращайте внимания.
— Вот тебе, Батя, — сказал Михаил. — Это ты мне говорил, что у каждого из нас есть свой скелет в шкафу?
— Это не я говорил, это поговорка такая. Английская, между прочим. Давай ехай, Мишка, чего стал.
Глава 24
Увидев знак «Пост ГАИ 900 м», Михаил спросил:
— Здесь встаем?
Машины здесь были редки. Чтобы обойти этот кирпичный домик с плоской крышей, четверке пришлось довольно глубоко забраться в окружающий лес, потому что был он сосновый, звонкий, прозрачный.
Михаил ступал по темно-бурой хвое, тут и там расцвеченной дорожками ярких лисичек — ему всегда нравились эти грибы — и думал, что, конечно, можно было, начхав, пронестись мимо без остановки, но так бы их начали искать дальше, а так они этот пост «не проезжали».
Или притормозить как положено у шлагбаума и ползти дальше. Вряд ли бы их стали останавливать. А могли бы и сразу стрельбу поднять, здесь тож на тож.
Оглядел свое воинство.
Зиновий переставлял ноги, а губы у него беззвучно шевелились, повторяя один и тот же вопрос. Гоша, городской непривычный человек, пыхтел, один Павел скользил бесшумно. Вот только насупился.
«У нас черт знает какие возможности, но все равно мы выбрали путь бегства. Сколько раз повторять, что только дурак мог поверить, будто человек — это звучит гордо. Тот, кто звучит гордо, по своей воле не выберет тайные тропы и собственную незаметность. Он, гордый, попрет напролом, с шумом, с пламенем и красивыми эффектами. Потешит почтеннейшую публику. Впрочем, недолго — шею сломит. А нам надо дойти. Я должен их довести. И найти Лену, и тоже довести,
Они вышли через полкилометра, за поворотом, и он сразу почувствовал: что-то произошло. Опять вокруг что-то было не так, а он не мог понять — что.
Дорога оставалась безжизненной, но и в дороге, в самом виде ее, и в окружающих стенах деревьев произошли явные изменения. Стало заметно прохладнее, и он поспешил выйти из длинной глубокой тени, падающей с их стороны леса.
Тень. Длинные тени начала или конца дня, когда солнце стоит низко. Еще низко или уже низко. А должен быть примерно полдень.
— У кого-нибудь есть часы?
Как ни странно, среагировал Зиновий Самуэлевич. Михаил лишь мельком посмотрел на подставленное запястье и отвернулся. Увиденное прибавило ему убежденности.
В окошечке — у Зиновия старенькая таиландская печатка с семью мелодиями — было пестро. Горела вся возможная индикация, как это иногда случается при замене батарейки.
— А у тебя. Братка? — быстро спросил Павел, хищно поводя носом, взглядывая то на тени, то на солнце, едва видимое над лесными верхушками.
— Стоят.
Он не захотел вдаваться в подробности. На его прочнейшей, противоударной, водозащищенной и все такое «Сейке» отвалилась часовая стрелка. Она ссыпалась вниз, к отдельному циферблату секундомера и застряла там. Они у него однажды с пятого этажа летели, эти часы, царапина на корпусе видна до сих пор, и хоть бы что им. А сейчас он легко задел рукой с браслетом упругую хвойную ветку.
— Утро, — уверенно сказал, подойдя, Павел. — Часов восемь примерно. Сейчас Гошу спрошу. ОНА нам те четыре часа назад подарила?
— Не нам, Батя, — Зиновию и Гоше. Нам просто вернули, что одалживали.
Михаил старался, чтобы до Павла дошел весь смысл.
— Значит, дела их были настолько плохи, что им понадобилось дополнительное время, которое брали у нас. Значит, я не успеваю вас довести. Мы все не успеваем.
Павел смотрел на него, стиснув зубы. Потом повернулся и долго зевнул:
— Не торопись на тот свет, говаривала моя бабушка, там кабаков нет. Вот мы и проверим, да, Братка? Гошка! — заорал. — Проходимец! Ты там пустыню Гоби орошаешь?!
Гоша появился, застегиваясь. Тотчас возникла и «Альфа-Ромео».
— Я сяду за руль, пусти-ка, Братка. Ты, Гошка, рядом, мне без тебя скучно. Зиновий, назад к Миньке перебирайся. Там еще пиво есть, я этого обормота ограничивал.
— Зато себя не ограничивал, — буркнул Гоша. — Я не очень понимаю, сколько мы ехали-то по времени? Вроде рано еще.
— Быстро ехали, Гоша, вот и рано успели. — Павел коротко хохотнул. — Все тебе благодаря. Миня, нам теперь никого опасаться уже не стоит, верно? Мы для тех, которых Гошка без порток оставил, вроде как испарились, я верно думаю?