Цейтнот
Шрифт:
Квартира Пупцова не была опечатана, да оно и не полагалось: в больнице мужик, а не в тюрьме. Дверь, обитую декоративной рейкой, украшала затейливая ручка в виде литой львиной лапы. Ямщиков протянул руку в перчатке, плавно надавил. Дверь, как и следовало ожидать, не подалась.
– Что делать будем?
– спросил у Рогожкина.
Тот несколько раз надавал на кнопку звонка, пожал плечами. Распорядился:
– Ерошин остается здесь, а мы дальше пойдем.
На улице ещё раз спросили Семенова, где тот высадил Лину. Художник, нервно теребя бороду, второй раз объяснил: свернул через
Ямщиков с Рогожиным переглянулись. Капитан начал размышлять вслух.
– Значит, убедилась, что уехал, а потом пошла в дом. Не хотела, чтоб видел?
– Глупо, - возразил Ямщиков.
– Сама же просила подвезти к дому Пупцова. Логично предположить, что, имея ключ от "хибары", имеет ключи и от квартиры. Может, в другую сторону направилась? В лыжных ботинках...
– И в приметном лыжном костюме. Переодеться надо, переобуться.
– А если смотрела на что-то другое?
– Ямщиков размял сигарету. Может, хвост отслеживала, а может...
– Он прикурил, выдохнул дым.
– Может, гаражи оглядывала. Пойдем, тоже оглядим?
– Придержал за локоть художника. Гараж Пупцова там же?
– Ну да, - неуверенно подтвердил тот.
– Вроде там.
Две секции кирпичных кооперативных гаражей с наезженной обледенелой дорогой между ними располагались вдоль железной дороги. На металлических дверях написаны номера автомашин. Вот только номера пупцовского "мерседеса" никто не знал, а связываться по радио с управлением не хотелось - много времени уйдет.
– Слышь, Кузьмич, - Ямщиков подошел к капитану, - у всех по два, по три замка висит, а у некоторых один. Значит, машины в гараже нет, воров бояться нечего. А у этого вообще, похоже, только на внутренний закрыт, неохота на пустой амбарники вешать.
Этот гараж сразу привлек внимание. У одной створки высилась изрядная снежная куча, за то у второй подчищено. Прикрыта она была неплотно, а замок в проушинах висел вовсе косо, почти боком лежал. Ямщиков подтянул перчатки, двумя пальчиками осторожно пошевелил замок.
– Да ладно, - махнул рукой Рогожкин.
– Думаешь, его голыми руками запирали на таком-то холоде? Боишься отпечатки смазать?
Замок качнулся и... открылся. Он не был заперт, а только продет в петли и сведен с дужкой. Оперативники тут же отступили на шаг, переглянулись, поняв друг друга без слов. Ямщиков движением руки отстранил Семенова и стал разглядывать снег у ворот. То же самое делал и Рогожкин. Через две минуты они прекратили это занятие и тяжко вздохнули:
– Ничего!
Такая синхронность вздохов и слов могла бы показаться смешной, да оно, наверное, так забавно и выглядело со стороны. Но Семенов даже не улыбнулся. Он не моргая глядел из-под низко надвинутой папахи, и его уже начинала поколачивать нервная дрожь. Дурные предчувствия легко и сильно овладевают творческими натурами.
Рогожкин осторожно отвел скрипучую створку.
На полу гаража, скрючившись, на боку лежала Лина Медведенко. На побелевшем лице навсегда застыло удивление
– Нагара нет, - тихо сказал Ямщиков.
– Насквозь, - так же негромко, словно бы не ответил, а размышлял свое Рогожкин.
– Да, соответствуют. Колотые.
– Стрижено, брито... Криминалисты скажут.
Они разогнулись. Беззвучно рыдал художник Семенов. Слезы бисером замерзали в просторной бороде. Он сорвал папаху, уткнулся в неё мокрым лицом, глухо, сквозь слезы проговорил срывающимся голосом:
– Да лучше бы я её вам сдал... Э-эх, елы-палы...
И грузно осел в снег.
Пока ожидали бригаду, Рогожкин осмотрел гараж и у стены среди колес и разных автомобильных железяк-запчастей нашел белую сумочку, очевидно, отброшенную туда во время борьбы жертвы с преступником. В сумочке нашлось несколько сторублевок, кое-что из косметики и конверт, а в нем загранпаспорт на имя Тюриной Татьяны Ивановны, но с фотографией Лины. Через погранконтроль пройти с таким документом абсолютно невозможно - слишком грубо переклеена фотография и подделаны печати. Еще в гараже стоял черный "Че-Зет", а в рюкзаке были кожаный костюм, сапоги и красный шлем.
Криминалисту не потребовалось много времени, чтобы восстановить картину убийства. Преступник нанес удар сзади в область поясницы. Четырехгранный длинный клинок с пазами в каждой грани пронзил женщину насквозь. Убийца зажал ей рот рукой - к губам примерзли шерстинки с варежки. Женщина стала падать, он её придержал, поэтому Лина опустилась на колени, прижимая к ране в животе вельветовый футляр. Затем убийца несколько раз ударил её своим страшным оружием спереди в грудь. В притвор ворот попал снег, он не стал с ним возиться, а прижал створки, как мог, и продел в проушины замок...
– Ну, что скажешь? Ты же знаток по части всего, что режет и стреляет.
Они снова сидели в машине. Ямщиков курил, выпуская дым в щелку над приспущенным боковым стеклом, а Рогожкин цеплял его вопросами.
– Мда...
– Ямщиков швырнул окурок в снег, захлопнул дверцу.
– Крепко мы прокололись, обделал нас Шеф. Я виноват - спугнул дамочку.
– Не знаю, не знаю... Она бы и так в город сразу рванула, - дом-то не сгорел. А может, он и её планировал в расход. Загранпаспорт липовый только для наживки годится. Собирался бы с ней в загранку махнуть, так и документы бы выправил натуральные, а не эту туфту смастерил.
– Да уж, поработать ему пришлось. Видно, не хотел, чтоб в УВИРе светилась.
– Это ладно, ты про рапиру расскажи. Чем он её шпиговал?
– С рапирой по улице не погуляешь, а вот что-нибудь покороче под пальтецо можно пристроить. Французский штык-шпагу, например, от винтовки Лебеля. Образца, дай бог памяти, девятьсот седьмого, не то восьмого года.
Рогожкин усмехнулся.
– А что же не багинет какой, времен Очакова и покоренья Крыма? Тоже антиквариат будь здоров.
Ямщиков насмешку проигнорировал.