Цезарь (др. перевод)

Дюма-отец Александр

Стоик в это время находился в уборной, точь-в-точь в такой же ситуации, в какой пребывал господин де Вандом, когда ему доложили о приходе Альберони. [44]

– Пусть войдет, – сказал Катон.

Посланник передал ему пожелание своего хозяина.

– Если царь Птолемей хочет видеть меня, – ответил он, – нет ничего проще: мой дом открыт как для простых граждан, так и для царей.

Ответ был весьма груб. Птолемей сделал вид, что не заметил этого, и пришел к Катону.

44

Сен-Симон

в своих Воспоминаниях рассказывает, что герцог Вандомский, побочный внук Генриха IV, охотно принимал посетителей, сидя на стульчаке. Так он принял и Альберони, посланного к нему герцогом Пармским. Этот Альберони, человек низкого происхождения, избрал герцога Вандомского своим покровителем, и, чтобы снискать его расположение, в тот момент, когда тот поднимался со стульчака, воскликнул «culo d’angelo» и поцеловал объект своего восхищения. Его успех был достигнут.

Сначала беседа была несколько прохладной; но постепенно Птолемей увидел, как разумно все то, что отвечал ему Катон, и спросил у него совета, как ему следует поступить; иначе говоря, должен ли он продолжать свой путь в Рим, или же ему следует вернуться в Египет.

– Вернуться в Египет, – не колеблясь, ответил Катон.

– Почему так?

– Потому что стоит вам сунуть хотя бы самый краешек Египта в эту алчную машину, которая зовется Римом, через миг весь Египет окажется в ней.

– Что же тогда делать?

– Я уже сказал вам: возвращайтесь в Египет, помиритесь со своими подданными; а в доказательство моего к вам расположения, если вы хотите, я буду сопровождать вас и берусь устроить это примирение.

Царь Птолемей поначалу согласился; но потом он поддался другим советам, и, не сказав Катону ни слова, в одно прекрасное утро отправился в Рим и отдал себя под покровительство Помпея.

И действительно, два года спустя Габиний, помпеев легат и ставленник, восстановил Птолемея в его государстве; но только они двое и, возможно, еще Помпей знали, сколько ему стоила эта протекция!

Помпей – тут мы возвращаемся к последней проделке Клодия – Помпей понял, что настало время действовать. Ему, с его нерешительностью, было очень досадно, что такой негодник, как Клодий, вынуждает его принимать решение; однако с подобными выходками следовало покончить; Помпей посовещался со своими друзьями.

Один из них, Кулеон, посоветовал ему порвать с Цезарем, разведясь с его дочерью, и через этот развод наладить отношения с сенатом.

Сенат дулся на Помпея с тех пор, как тот так вероломно и, главное, так неблагодарно поступил с Цицероном, допустив его высылку. Это, разумеется, был верный способ вернуть себе расположение сената; но Помпей не захотел даже думать об этом: мы уже говорили, что он был безумно влюблен в свою жену.

Другие предложили ему вернуть из ссылки Цицерона. К этому предложению он прислушался. Он велел сообщить сенату, что он готов поспособствовать, с оружием в руках, возвращению Цицерона в Рим; но сенату нужно было взять инициативу на себя.

Получив это обещание, сенат издал указ. Этим указом сообщалось, что сенат не даст своей санкции ни на что, и сам не будет решать никаких общественных дел, пока Цицерон не будет вызван из ссылки. Это было формальным объявлением войны.

В тот день на смену Писону и Габинию, при которых состоялось изгнание Цицерона, вступали в должность два новых консула, и один из них, Лентул Спинтер, положительно потребовал вернуть проскрипта. – Другим новым консулом был Метелл Непот, тот самый, которого Цицерон засыпал своими насмешками.

Клодий пригрозил сенату своими головорезами; вот только, что было очень важно и в особенности приятно отметить, он уже не был трибуном.

Помпей решил, что ему недостойно было бы марать себя прямым столкновением с Клодием.

«Крепкий сук – острый топор», гласит пословица; его топором против Клодия стал Анний Милон, только что назначенный трибуном на место Клодия. Милон был человеком того же замеса, что и Клодий; он был женат на дочери Суллы и пользовался в Риме определенным вниманием.

Клодий и Милон не могли спокойно жить в одном городе. Милон принял сторону Цицерона, и вовсе не потому, что на этой стороне была справедливость, а потому, что, став другом Цицерону, он становился врагом Клодию.

Когда Помпей открылся ему, как своему кондотьеру, Милон ничего не сказал, кроме того, что он в его распоряжении; следовало только подготовиться. Клодий постоянно таскал за собой сотню гладиаторов. Милон набрал две сотни бестиариев. Оба отряда встретились. Началось со взаимных оскорблений; потом в ход пошло оружие. Бой был долгим и жарким: друзья Клодия понабежали со всех сторон; никогда еще на мостовых Форума не видели столько шалопаев.

Клодий победил.

Он оставил после себя кровавые ручьи и канавы, набитые трупами. Затем он и его приспешники рассеялись по городу и подожгли храм Нимф.

Среди трупов остался лежать один трибун; его сочли мертвым, но он был только тяжело ранен.

Этот трибун принадлежал стороне Цицерона; это было серьезно.

Клодий нашел, как исправить дело: он подстроил убийство трибуна со своей собственной стороны и свалил это убийство на членов сената.

Помпей решил, что пришло, наконец, время вмешаться.

Глава 31

Однажды утром Помпей вышел на улицу с большим эскортом и препроводил на Форум Квинта Цицерона. Возгордившись от своей первой победы, Клодий напал на Помпея; но на этот раз ему пришлось иметь дело с ветеранами войн в Испании и Азии, и он был разбит. Однако во время этой свалки Квинт был серьезно ранен. Эта рана оказалась удачей для Цицерона; увидев, что Квинт пострадал, народ понял, что Клодия пора остановить.

Рим давно уже жил одними потрясениями. Не было больше ни сената в Капитолии, ни трибуналов в базиликах, ни собраний на Форуме. Сенат вынес грандиозное решение. Возвращение Цицерона – вопрос первостепенной важности: вся Италия созывается на Марсово поле. Пусть весь народ проголосует и сделает свой выбор между Клодием и Цицероном.

После чего все, кто обладал избирательным правом, устремились в Рим, и восемнадцать сотен тысяч голосов потребовали вернуть изгнанника! День, когда итоги голосования стали известны, стал праздником для всей Италии.

Цицерону переслали текст указа, которым сенат созывал народ на Марсово поле. Он написал Аттику:

«Мне передали письмо от Квинта с постановлением сената, где речь идет обо мне. Я намерен дождаться, пока он будет подтвержден принятием закона, а если будет оказано противодействие, я воспользуюсь суждением сената. Я предпочел бы лишиться жизни, чем отечества. Ты же как можно скорее приезжай к нам».