Цезарь
Шрифт:
Более того: Цезарь вызвал к себе Антония и так отчитал его за все его безобразия, что тот, чтобы доказать свое раскаяние, решил жениться. Цезарь пожал плечами.
– Антоний, – сказал он, – человек крайностей.
Антоний женился. Кажется, мы уже говорили, что он взял себе в жены Фульвию, вдову Клодия. Мы видели ее впервые, когда она, освещенная заревом римских пожаров, призывала народ отомстить за убийство ее мужа.
«Фульвия, говорит Плутарх, была мало создана для домашних трудов и забот; ей недостаточно было держать в подчинении невидного супруга; ей хотелось властвовать над тем, кто властвует другими, и отдавать приказы полководцу; так что это Фульвии Клеопатра была обязана уроками покорности, которые получил Антоний,
Простив Долабеллу, пожурив Корнифиция, отчитав и оженив Антония, Цезарь повернулся к своим солдатам. Один из его легионов взбунтовался, и в свалке были убиты два претора: Коссомий и Гальба. Цезарь отослал мятежников в Кампанию, и приказал им быть готовыми к отправлению в Африку.
В назначенную минуту он послал им приказ садиться на корабли; но так как он задолжал им часть жалованья, солдаты, вместо того, чтобы подчиниться приказу, проявили своенравие и пошли на Рим.
Цезарь, вместо того, чтобы выслать им навстречу других солдат, которые могли бы последовать их примеру и присоединиться к ним, подождал их появления; и затем, когда они были уже в предместьях Рима, вышел к ним сам.
Цезарь имел обыкновение называть своих воинов друзья, соратники или солдаты.
– Граждане!.. – сказал он.
Услышав это слово граждане, которое показывало им, что они больше не были ни друзьями, ни соратниками Цезаря, и которое лишало их даже звания его солдат, они были ошеломлены.
– Граждане, – сказал Цезарь, – ваше требование справедливо; у вас за спиной пять лет тяжелых трудов и боевых ран, и я освобождаю вас от вашей присяги. Тем, чей срок службы закончился, будет выплачено все до последнего сестерция.
И тогда все эти люди, только что бунтовавшие и сыпавшие угрозами, перешли от угроз к мольбам, пали на колени, простирая к нему руки и умоляя его позволить им остаться с ним. Цезарь был непоколебим. Он наделил их участками земли, но удаленными одни от других [56] , выплатил им часть денег, которые задолжал, и вызвался выплатить остальные с процентами.
Но они упорствовали в своем желании последовать за ним; и, как бы он ни был исполнен решимости, увидев их на берегу моря и услышав от них, что они пройдут через Испанию, если это будет нужно, лишь бы сопровождать его в Африке, он, в конце концов, простил их.
56
Лагарп, один из переводчиков Светония, не может разобраться в этом наделении землей, о котором упоминается к многих историков того времени, и в частности у Светония.
«Эта фраза Светония, говорит он, довольно трудна для понимания: если не предположить, что часть Италии не принадлежала никому, то как можно было наделить землей столько солдат, не обездолив собственников?»
Лагарпу не было известно о том разделе завоеванных земель, по которому мы дали длинное объяснение в связи с земельным законом, предложенным Цезарем. Земля, розданная солдатам, была выделена из ager publicus.*
* Дюма обращается здесь к примечанию Лагарпа, чей перевод Светония был издан в 1805 году, но ответ, который он дает на колебания Лагарпа, не разрешает их. Действительно, в главе XXXVIII, 1 жизнеописания Цезаря Светоний пишет:
«Он выделил им (своим старым легионерам) землю, но не сплошной полосой, чтобы не сгонять прежних владельцев».
Здесь речь идет не о землях ager publicus, из которых Цезарь уже раздал все что можно, но о частной собственности, которую он купил в Италии на деньги из своей добычи. Но наибольшее число его ветеранов получило земли за пределами
Тем не менее, Цезарь понял, что в претензиях его солдат была доля справедливости. Он был должен им жалованье почти за два года. Всем завоевателям рано или поздно приходится улаживать эти расчеты со своими легионами.
Вспомните тот смотр, который проводил ветеранам Империи г-н герцог де Берри. В числе претензий, которые, по его мнению, солдаты могли иметь к императору, была нерегулярность выплаты жалованья.
– Наконец, – сказал герцог, – завершая свою речь, – он не платил вам уже целых два года.
– А если нам было угодно предоставить ему кредит! – ответил один старый рубака, – что вы на это скажете?
Но Наполеона здесь уже не было.
Эти же самые люди, которым было угодно предоставлять ему кредит, когда он был сослан на остров Эльба или когда он был заточен на острове Святой Елены, эти же люди порой роптали, подобно солдатам Цезаря, во времена его всемогущества, если выплата жалованья запаздывала.
Итак, Цезарь решил расплатиться. Он выдал своим ветеранам, помимо двух больших сестерциев (четыреста франков), по двадцать четыре тысячи сестерциев на человека (четыре тысячи франков), и дал им земли, о которых мы говорили.
Затем настал черед народа. Он дал каждому человеку по десять мер зерна и по десять ливров масла. А поскольку он обещал сделать это еще год назад, он добавил по сто сестерциев процентов. Кроме того, он возобновил аренду домов в Риме за плату не более двух тысяч сестерциев, а в остальной Италии – за плату не выше пятисот сестерциев.
Наконец, ко всем этим дарам он добавил всенародное пиршество и раздачу мяса.
Глава 75
Все удивлялись, что Цезарь, у которого было столько дел в Африке, оставался в Риме. Но ему нужно было приговорить Лигария и принять Клеопатру.
Квинт Лигарий выступил против Цезаря с оружием в руках, и, вопреки всем своим великодушным привычкам, Цезарь хотел добиться для него обвинительного приговора. Нужен был обвинитель. Найти обвинителя было проще, чем защитника. Обвинителем выступил Туберон. Лигарий попросил Цицерона взяться защищать его. Цицерон согласился.
Кстати, расскажем, как Цицерон вернулся в Рим, и что произошло между ним и Цезарем. Цицерон находился в Брундизии, все еще в колебаниях, спрашивая совета у всех и каждого. Как только он узнал, что Цезарь высадился в Таренте, и по суше направляется в Брундизий, он пошел ему навстречу, уверенный, что ему удастся смягчить его, но стыдясь, тем не менее, в присутствии стольких людей подвергать испытанию великодушие врага-победителя. Но как только Цезарь увидел его на дороге, он соскочил с лошади, обнял его, и на протяжении нескольких стадиев пути беседовал только с ним одним.
Однако, несмотря на столь доброе отношение к нему Цезаря, Цицерон все же согласился стать защитником Лигария. Когда Цезарю сообщили, что защищать обвиняемого будет Цицерон:
– А! – сказал он, – я очень рад.
Затем, повернувшись к своим друзьям:
– И вы тоже, не правда ли? Мне будет очень приятно послушать Цицерона, я его так давно не слышал.
– Но Лигарий? – спросили окружающие.
– Лигарий, – ответил Цезарь, – это злодей, который будет осужден, даже если сам Аполлон будет заступаться за него.
Однако, когда в назначенный день Цицерон взял слово, он выступал так блестяще, что в некоторых местах его речи Цезарь не смог удержаться от рукоплесканий; в других, побледнеть лицом; а когда оратор дошел до Фарсальского сражения, Цезарь был охвачен таким волнением, что уронил бумаги, которые держал в руках.
«Наконец, – говорит Плутарх, – сраженный красноречием Цицерона, Цезарь отпустил Лигария полностью оправданным».
То, что мы сейчас скажем, весьма странно, но мы думаем, что Плутарх ошибся относительно оправдания Лигария.