Цезарь
Шрифт:
– В чем дело? – спросил Цезарь.
– Это против закона, – ответил Метелл.
Цезарь пожал плечами.
– Трибун, – сказал он ему, – ты должен бы знать, что оружие и законы не уживаются друг с другом. Если тебе так тяжело видеть то, что я делаю, уйди с моей дороги; война не терпит свободы слова. Когда я сложу оружие, когда будет заключен мир, ты сможешь ораторствовать в свое удовольствие. Я говорю тебе так из добрых побуждений, пойми это; потому что я нахожусь здесь по праву сильнейшего; потому что ты и все вы, кто находится здесь, вы целиком в моей власти, вы принадлежите мне; и я могу делать с вами все, что захочу, так как по большому счету, вы мои пленники.
И, поскольку Метелл хотел возразить:
– Берегись, –
Метелл не захотел слушать дальше и убрался.
Цезарь вошел в храм Сатурна, обнаружил сокровищницу открытой, – вы помните, что консул Лентул бросился бежать так поспешно, что забыл закрыть ее, – и без всяких затруднений взял столько денег, сколько ему было нужно для продолжения войны: как говорит Светоний, три тысячи ливров золотом.
Перед тем, как уйти в Испанию, чтобы сражаться там с Афранием, Петреем и Варроном, тремя легатами Помпея, он в последний раз оглянулся вокруг себя. Вот что он увидел: Котта удерживал Сардинию; Катон – Сицилию; Туберон – Африку.
Он отдал приказ Валерию захватить Сардинию с одним легионом; Куриону – переправить на Сицилию два легиона и, как только он отвоюет Сицилию, отправляться ждать его в Африку.
Помпей был в Диррахии. Скажем сразу, что Диррахий – это нынешний Дураццо. Там он собрал армию и флот. – Позднее мы скажем, каковы были размеры этого флота и численность этой армии.
Валерий выступил на Сардинию. Еще до того, как он сел на корабль, сардинцы изгнали Котту. Тот спасся в Африке.
Что же до Катона, то он был в Сиракузах. Там он узнал, что Азиний Поллион – один из легатов Цезаря – только что высадился в Мессине.
Азиний Поллион командовал авангардом Куриона.
Катон, который еще не знал ничего определенного о событиях в Брундизии, послал к нему узнать о положении дел. Тогда он узнал от Азиния Поллиона, что Помпей всеми покинут, и что он встал лагерем в Диррахии.
– Поистине темны и неисповедимы пути Провидения! – воскликнул Катон. Прежде, когда в делах Помпея не было ни благоразумия, ни справедливости, он всегда был непобедим; ныне же, когда он хочет спасти свое отечество и сражается за справедливость, счастье покидает его!
И затем, собравшись с мыслями:
– У меня достаточно солдат, – сказал он, – чтобы прогнать Азиния с Сицилии; но он ждет армию более многочисленную, чем та, что сейчас с ним; я не хочу разорять остров, затевая на нем войну.
Да простят нам эту высокопарность слога: всякий раз, когда мы цитируем Плутарха, мы цитируем грека, причем грека времен упадка.
Вернемся к Катону. Он посоветовал сиракузянам принять сторону более сильного, и пустился в море, чтобы присоединиться к Помпею в Диррахии.
Цицерон же по-прежнему оставался в Италии. Ему было невероятно трудно сделать выбор: он не решался вернуться в Рим к Цезарю, он не отваживался отправиться в Диррахий к Помпею. И все-таки он находился в Кумах, готовый сесть на корабль. Он не садился на него, – говорил он, – потому что был плохой ветер. Однажды, вероятно, 1 мая, он получил в один день два письма; одно от Антония, – нам известны истоки ненависти, существовавшей между Антонием и Цицероном; – другое от Цезаря.
Вот первое из них:
Антоний, трибун пропретор, шлет привет Цицерону, императору!
«Если бы я не любил тебя, и гораздо больше, нежели ты хочешь поверить, меня не тревожил бы один слух, который о тебе здесь распространился, и который я полагаю совершенно ложным. Но так как я привязан к тебе сверх меры, я считаю себя вправе прислушиваться к слухам о тебе, даже самым беспочвенным.
Неужели ты намерен отправиться за море, ты, кому так дороги твой Долабелла и твоя Туллия, ты, кто так дорог всем
Я надеюсь убедить тебя, что, за исключением Цезаря, я ни к кому больше не питаю такой любви, как к тебе, и, насколько мне известно, нет никого, на чью преданность Цезарь рассчитывал бы больше, чем на твою.
Так что я умоляю тебя, мой дорогой Цицерон, сохранить для себя полную свободу действий; берегись того, кто уже проявил к тебе такую неблагодарность, и не последуй за этим неблагодарным ради того, чтобы бежать как враг от человека, который так тебя любит и хочет видеть, настолько он дорожит тобой, обладателем власти и почестей.
Я посылаю тебе это письмо с Кальпурнием, моим большим другом, чтобы ты знал, как близко к сердцу я принимаю все, что имеет отношение к твоему здоровью и славе!»
В тот же день, как мы уже сказали, Цицерон получил второе письмо от Цезаря, которое ему принес Филотим.
Цезарь, император, шлет привет Цицерону, императору!
«17 апреля.
Бояться нечего, не правда ли? и ты не из тех людей, которые поступают необдуманно; и, тем не менее, взволнованный людской молвой, я рассудил, что следует написать тебе. Во имя нашей дружбы, не связывай судьбу с пропащим делом! Ты не одобрял его, когда наше положение было равным; теперь же, отказываясь встать на сторону успеха, ты не только оскорбишь дружбу, но и нанесешь вред самому себе. Разве все не складывается благоприятно для меня? разве все не обернулось неудачно для них? Ведь ты не станешь присоединяться к делу, которое было таким же, когда ты отказался участвовать в их замыслах; похоже, что я, сам о том не подозревая, совершил что-то, весьма достойное осуждения, потому что ты не мог сделать для меня ничего более тяжелого, чем сделать что-то для моего врага. Так поберегись же покидать Италию! я взываю к твоей дружбе; мне кажется, я имею на это право. Да и что больше приличествует честному и миролюбивому мужу, достойному гражданину в данных обстоятельствах, чем быть вдали от гражданских раздоров? Некоторые из людей, которые думали так, не могли этому следовать из-за чувства страха или сомнений во мне; но ты, ты знаешь всю мою жизнь, ты можешь спросить меня обо всех моих действиях, ты уверен в моей дружбе; – что ты можешь сделать лучшего, чем остаться в стороне от всякой борьбы? В путь, к Риму!»
Вся эта настойчивость не имела успеха: в начале июня Цицерон покинул Кумы, и 11 числа он писал из порта Кайета своей жене Теренции, что сильнейшая рвота желчью положила конец недомоганию, которое удерживало его на земле, и что он просит ее совершить, с присущими ей благоговением и ревностью, жертвоприношение Аполлону и Эскулапу.
Как же он боялся скомпрометировать себя, этот бедный Цицерон! даже перед богами, поскольку он уже не отделял Аполлона от Эскулапа, как он не отделял Помпея от Цезаря.
Первые вести, которые получены от него после этого письма, датированы февралем 706 года от основания Рима, за сорок семь лет до Рождества Христова. Цицерону шел шестидесятый год.
Глава 57
Последуем же за Цезарем в Испанию; – не беспокойтесь, одной или двух глав нам хватит на всю эту войну; кампания и вправду не будет долгой: она продлится, я думаю, недель шесть.
Цезарь начал с того, что перешел Альпы. Тот самый Домиций Агенобарб, который хотел отравиться в Корфинии, и которому он, Цезарь, сохранил жизнь и предоставил свободу действий, поспешил присоединиться к Помпею, как Цезарь и предвидел в письме к Цицерону. Затем он объединил семь бригантин, нагрузил их своими собственными солдатами, набранными на его землях, и пустился вместе с ними в плавание к Марселю.