Чарусы
Шрифт:
Василиса посмотрела на Гаврила. Тот поймал её взгляд, пожал плечами, а потом озорно подмигнул, отчего лицо у Василисы само собой растянулось в улыбке.
– Как хоть её звать-то? – спросила Лета, накидывая пуховик. Коля тут же подбежал и подал ей красивый снуд, но он ошибся – это оказался снуд Натальи Львовны. От растерянности он схватил первую попавшуюся вещь и накрутил себе на шею. Лета, улыбаясь, сняла с него свой шарф.
– Если по нормальному, то Феврония. – Наталья Львовна вернулась и теперь собирала чашки на поднос. Василиса в меру сил и ловкости
– Странные имена у них в семье, – проговорила Лета, наматывая шарф. – А кто Зоин отец?
– Тебе какая разница? – строго спросил её собственный папа.
– Так, интересно, – пожала плечами Лета. – Просто припёрлась и командует тут как у себя дома.
– Формально она и есть у себя дома, – пробормотал Гаврил, снимая со сдвинутых столов скатерти.
– Бордель её дом, – вдруг звонко произнесла Летина мама. Видимо, сама не ожидала такой громкости, потому что сразу опустила взгляд.
Летино семейство наконец попрощалось и удалилось. Коля ушёл следом. Остались только Василиса с мамой и Гаврил с родителями. Причём его папа, непосредственный хозяин кафе, как-то быстренько ретировался, предоставив жене и сыну разгребать последствия празднования.
– Давайте я помогу вам с посудой, – предложила Василисина мама Наталье Львовне, и они вместе скрылись за дверью кухни.
– У твоей мамы замечательное чувство такта, – произнёс Гаврил, обнимая Василису за плечи и целуя в щёку. – Кстати, отличная причёска.
– Спасибо, – улыбнулась Василиса. Наконец-то стало хорошо и спокойно. В первый раз за день она сумела-таки расслабиться.
Гаврил выключил верхний свет, оставив только пару небольших светильников. Стало видно, как на улице в бликах уличных фонарей искрится кристаллами капель.
– Это тебе. – Гаврил, улыбаясь, протянул Василисе большой прямоугольный предмет, забранный в обёрточную бумагу.
Внутри оказался портрет Василисы на холсте. Вроде бы акварельный, но очень хорошего качества и с необычными красками, как бы стекающими вниз. А сама Василиса предстала в образе почти русалки, с нимфеями в волосах, глянцевой кожей и длиннющими ресницами.
– Класс! Спасибо! – И Василиса чмокнула Гаврила в щёку. – Ну-ка, сфотографируй меня с ним.
Гаврил сделал пару фотографий, потом они щёлкнулись вместе.
– Как ты его нарисовал? – спросила Василиса, рассматривая необычные мазки.
– Если честно, это не совсем я. Это нейросеть нарисовала. Нет, ну я же ей объяснил, что именно нужно сделать. А холст в Растяпинске распечатали.
– Ясно, – протянула Василиса. Слегка разочарованно, потому что нейросеть при правильном подходе нарисует всё что угодно, да так, что от кисти великого художника не отличишь. Плюс не очень приятно было думать, что её фотографию загрузили на какой-то неизвестный сервер, да ещё без разрешения.
– А ты заметила, как Зоя изменилась?
– Что? – Василиса отвлеклась от рассматривания портрета.
– Я говорю, Зоя изменилась.
– И что?
– Так,
Василиса хмыкнула и стала заворачивать портрет обратно в упаковку. Упоминание Зои сразу вызвало образ её мамаши, что романтической обстановке не способствовало. А с чего это он вообще об этом заговорил?
– Тебе что, понравился её новый образ? – спросила Василиса, намеренно не глядя на Гаврила.
– Чей? Зоин? Ну, не то чтобы… Просто очень отличается от того, что раньше было.
Василиса наконец глянула на Гаврила он невозмутимо расправлял скатерти на столиках.
– Она что, тебя не предупредила?
– О чём? – спросил Гаврил, не глядя на Василису. – С чего ей меня предупреждать? Она как зимой перестала у нас работать, так мы почти не общаемся.
Василиса снова хмыкнула. Как-то полегче стало. А то она даже немножко виноватой себя чувствовала, когда Зоя, узнав об их романе, ушла из кафе. И отцу Гаврила пришлось искать новую помощницу. Вместо Зои нашлась весёлая пенсионерка тётя Глаша, которая сегодня лихо распевала частушки на концерте.
Гаврил наконец закончил со скатертями и приобнял Василису за талию. Руки у него такие мягкие. И глаза красивые, а кожа аж светится в матовом полумраке кафе.
– Ну что, пошли!
Мамино чувство такта Гаврил явно переоценил. Собравшись, Василиса пропустила маму вперёд, а сама коротко поцеловала его в щёку на прощание. Уже на улице, таща портрет под мышкой, повернулась, чтобы увидеть тёплые отсветы в окнах «Подсолнуха». Один за другим огоньки потихоньку гасли.
Под уличным фонарём что-то шевельнулось. Василиса даже притормозила, натолкнувшись на маму. С окраины светового круга на снегу во мрак отступила и пошла прочь чья-то тень. Как будто тощая кукла, которая того и гляди развалится.
Глава 2. Никакого варварства
Портрет понравился и родителям Василисы, и даже обеим бабушкам. Папа даже специально заказал Антону красивую рамку, и сколько Василиса ни протестовала против изделия из дерева, её нейросетевое изображение всё равно «упаковали» в сосну. Антон уверял, что сам не спилил ни одного дерева, а доски покупает на лесопилке.
– Видишь, – говорила мама, страхуя отца, пока он прибивал гвоздь, стоя на стремянке, – эти деревья всё равно уже спиленные. Никому вреда не будет. Не мы, так кто-нибудь другой купил бы.
– Вот если бы их не покупали, то и вырубать бы не приходилось, – пробурчала Василиса, доставая телефон. Гаврил прислал картинку с двумя обнимающимися чашечками и надписью о том, как хорошо, что они нашли друг друга. Наверное, их тоже нейросеть нарисовала. Всё равно мило.
–… потому что ты не помогаешь. – Вернувшись в реальность, Василиса услышала мамин голос, явно в чём-то упрекающий отца.
– Да что я понимаю в твоих садах. Давай картину.
– Не в садах, а в прудике, – упрямо проговорила мама, подавая ему портрет. – Мы ещё когда в Добромыслове жили, ты сказал, что поможешь его устроить, я и место выделила, а ты только яму начал копать, и всё.