Чарующий остров
Шрифт:
— Клэр, будьте осторожны!
Этого было достаточно. Она покачнулась и схватилась руками за воздух. Она успела лишь подумать о своей шляпе, единственной и неповторимой, как оказалась в холодной воде. Она казалась изумленной, всплыв на поверхность, ее длинные волосы разметались, шляпа же благополучно дрейфовала.
На палубе раздался взрыв смеха. Адам сбросил свою обувь, нырнул, явно наслаждаясь пикантностью ситуации. Сначала он поймал шляпу, а потом подплыл к Клэр.
— Вы предназначены не для этого, — прокомментировал он коротко. Его покровительство внезапно отрезвило ее. Она рванулась к берегу, но он поймал ее за босую ногу: сандалии она потеряла.
— Адам,
Он выпустил ее ногу и спросил:
— Вы это часто проделываете?
— Постоянно, вы же знаете, — отвечала она со злостью.
Она чувствовала себя весьма неловко, он же, очевидно, испытывал полное удовольствие. Он громко расхохотался, а Клэр, взметнув тучу брызг, направилась к пляжу под ободряющие возгласы с «Лотоса». Он легко подхватил ее и вытащил на берег; ее короткие лимонные брючки совершенно прилипли к ней.
— Пустите меня, Адам!
— Виноват. Не могу придумать ни одного повода для чего?
— Для чего? — беспомощно сопротивлялась она. — Вы пират, это по вашей части!
— Очень смешно! — Он говорил с абсолютной бесцеремонностью.
Она была в совершенном смущении:
— Ничего смешного! Перестаньте смеяться, вам говорят!
Он лениво-дерзко улыбался прямо ей в глаза и выглядел при этом чрезвычайно элегантно и очень опасно.
— Девушка, которая так выглядит и так ведет себя… возбуждает безумно!
Он высокомерно оглядел ее тонкое лицо. Она протестующе зашевелилась и ощутила его мертвую хватку. И тут сладостная дрожь пронзила ее всю. Он словно вбирал всю ее целиком, и она перепугалась. Его личность совершенно подавляла, подчиняла ее. Он наклонил голову, и она увидала его лицо во всей яркой мужской красоте. Его имя как-то само собой возникло у нее на устах:
— Адам?
Он вздернул голову, как норовистый конь:
— Сейчас я закрою глаза и вы исчезнете, и тогда я буду точно знать, что вы ведьма!
Его яростный тон заставил ее очнуться. Он посадил ее на песок, все еще сжимая руку.
— Вам надо подняться и переодеться. Даже вымокнув, вы умудряетесь выглядеть соблазнительно, и мне придется много чего наслушаться от малыша Свена.
Она залилась краской.
— Не забудьте шляпу, — напомнил он учтиво.
Она вздохнула и послушно подобрала шляпу, та была совсем мокрая, но форму держала. Он хмуро посмеивался над ее тщетными попытками самозащиты.
— Уверяю вас… — начала она довольно робко, но он прервал ее:
— Не тратьте слова, Мелисанда!
— Дайте же мне договорить!
— Нет!
— Почему?!
— Ни в коем случае. Играйте в ваши игры, если вам нужно, но, Бога ради, не пытайтесь объясняться. Так оно безопаснее.
Его волосы были такие темные, что даже солнце не могло изменить их эбеновый цвет, а на такие красивые глаза он вовсе не должен был иметь прав.
— Кому безопаснее? — спросила она порывисто. — Я устала от безопасности, чтоб вы знали.
— Ну, так больше ее не будет, — указал он с сухостью. — И не одевайтесь так.
Прежние чувства опять нахлынули на нее. Господи, как это только ему удается, подумала она с безнадежным чувством.
— Было бы хорошо, если бы в будущем нам удавалось избегать друг друга, — трезво рассудила она вслух.
— И как вы это представляете, интересно знать?
— Тщательно все планировать, — отозвалась она холодно.
Он засмеялся, а она отвернулась, пряча лицо.
— Вон Свен идет, — проинформировал он совсем другим, приятным тоном. — Никак не может успокоиться. Пропадают люди ни за грош.
Тягучий голос задел ее за живое.
— Но в самом деле, — стала она горячо возражать, — взрослому человеку пора бы с этим покончить!
Она не стала дожидаться ни его смеха, ни другой реакции, а побежала, как дриада, с развевающимися волосами сквозь зеленые заросли пизоний. Странная жизнь, думала она с бьющимся сердцем. Она бежала сюда от эмоций и нашла их тут вдвойне. Она осознавала всю эту мешанину чувств и их причину. Правда была столь же очевидна, как и запутанна.
Глава 8
Клэр сидела, окидывая взором вечернюю аметистовую лагуну. Цапли, промышлявшие на отмелях, пронзительно крича, устраивались на ночлег. Скоро уйдет и последний отблеск переливчато-синего света. Ей пора уже возвращаться в дом. Надя любила, чтобы все собирались к аперитиву, но инстинкт, подсказывавший ей, что правильнее будет оставаться тут, пересиливал. Так много всего произошло с ней, что ей хотелось оставаться тут наедине со своими думами, пока луна и звезды не начнут бледнеть на предутреннем небе. Море, тишина, ароматы цветов вселяли в нее свою магическую умиротворенность.
На горизонте с запада как будто высились очертания старых замков. Клэр тянула время, пойманная в ловушку этой красотой. Она вытянулась и скрестила руки за головой. Раздался хруст шагов по коралловой дорожке, она нехотя повернула голову. Она знала, это был Дэвид. Странно, что Адам, будучи крупнее и выше, мог двигаться бесшумно, как зверь в джунглях.
Дэвид подошел к ней, задумчиво улыбаясь, и стал позади нее на склоне.
— Я не скажу ни слова. Только не исчезайте.
Она смутилась:
— Не беспокойтесь, Дэвид. Присядьте рядышком.
Она подвинулась, освободив место.
— Здесь так прекрасно. Лагуна превращается в аметист.
Дэвид опустился на песок поодаль, его длинные руки были напряжены.
— Не знаю, какое время дня предпочесть, — начала Клэр низким умиротворенным голосом, помогая ему расслабиться. — Вы художник, Дэвид, какое время вы предпочитаете? Остров так переменчив.
Дэвид воспринял вопрос вполне серьезно.
— Утренний свет, — сказал он без колебаний, — самый победительный. Поток цвета, чистый и пылающий. Конечно, и сумерки очаровательны, вечерний свет заставляет играть мое воображение в полную силу. Интересно, когда я болел, я привык ненавидеть солнечный свет. Вставать для меня было каторгой, спать я не мог, днем пил лекарства, жаждал ночи, чтобы забыться на несколько часов в искусственном беспамятстве. Боюсь, я не из тех, чей характер можно было бы назвать прочным. Чарли несколько раз навещал меня по необходимости — зять, и все такое. Я знаю, он всегда считал меня весьма неподходящей парой для своей дочери. У Брока гораздо больше тепла, чем у его папули, но и его терпение истощалось. Это трудно понять кому-то. После ухода Беттины я почувствовал, что все мои силы иссякли. Моя жизнь, мой талант, все будто выжгло, а они составляли одно целое. И постоянно надо мной довлела Надя, не спуская глаз ни на секунду: «Дэвид, сынок». Право, я думал, что совсем схожу с ума. Беттина заняла верную позицию с самого начала. Она была необыкновенно способной. Она вела дом и освобождала меня ото всего, давая возможность заниматься тем, чем я всегда хотел, — живописью. Такая короткая, яркая жизнь. Невозможно было даже представить ее угасшей. Ей было всего двадцать пять. Я думал, что никогда не полюблю снова. Да, я знаю, мать ляжет костьми за меня, когда будет нужно, но это совсем другое.