Час пробил

Черняк Виктор

Когда Барнс переступил порог спальни Дэвида Лоу, он увидел картину, которую сейчас собирался описать внезапно появившейся Элеоноре Уайтлоу. Она позвонила у его дверей несколько минут назад и, когда он открыл, решительно произнесла:

— Мистер Барнс? Я хотела бы с вами поговорить. — Спохватилась и представилась: — Миссис Уайтлоу. Мне поручено расследование.

— Пожалуйста, — Барнс как будто ждал разговора долгие годы. — Я так и думал. Поговорим… Отчего бы нет?

На нем был длинный халат, домашние туфли и тонкие фланелевые брюки. По всему было видно, что визита он не ожидал, хотя и сказал «я так и думал». Барнс был выдержанным человеком: вид, в

каком он предстал перед молодой красивой женщиной, не мог его не смущать, но признаков этого смущения не увидел бы никто. Барнс всегда рассуждал так: если случилось, чего изменить нельзя, то лучше всего

вести себя, будто ровным счетом ничего не произошло. 'Гак он и поступил сейчас: можно было подумать, что молодые женщины с мягкими длинными волосами заходят в его дом через каждые полчаса, а хозяин встречает их именно в домашних туфлях и халате, подвязанном толстым узорчатым поясом.

— С чего начнем? — любезно осведомился Барнс.

Элеонора посмотрела в выцветшие спокойные глаза и подумала: «Кем может оказаться такой человек? Союзником? Врагом? Нейтралом? Может, за спокойствием бушуют страсти? Может, оно просто маска?» Элеонора давно убедилась, что благожелательное спокойствие — одна из наиболее распространенных масок. По-видпмому удобная и не такая уж сложная в эксплуатации. Доступная всем маска…

— Так с чего же начнем? — без малейшего вызова повторил Барнс.

— Расскажите, что случилось с мистером Лоу. Это опасно?

Элеонора уселась поудобней и почему-то посетовала про себя, что Барнс, очевидно пользующийся — хотя бы из-за своего носа — репутацией пьяницы, даже не предлагает ей выпить. Сейчас это было бы как нельзя кстати. Ей хотелось расслабиться, к тому же она не сомневалась, что в состоянии приятной благости информация усваивается лучше, во всяком случае, так миссис Уайтлоу могла сказать о себе. Она отметила, что Барнс абсолютно трезв и ничто, кроме внешнего вида, не свидетельствует против него. Поскольку визит Элеоноры был для Барнса неожиданным, она не могла заподозрить его в желании мистифицировать ее. Впрочем, таким высокомерным — от чувства собственного достоинства — людям часто совершенно наплевать на то, что о них говорят. Скорее всего, так оно и есть.

— Сейчас, — начал Барнс, — впечатление такое, что это паралич, но не исключен и парез. Если так, можно надеяться на быстрое улучшение. Тогда он выкрутится, считайте, без потерь.

— Парез легче, чем паралич?

— Что значит — легче? Парез — это не полный паралич, не такой глубокий, возможна успешная реабилитация больного, если организм достаточно силен.

— Мистер Барнс, а когда бы я могла видеть мистера Лоу?

— Видеть? — Барнс туже затянул узел пояса. — Видеть вы его можете хоть сейчас, но какой смысл? Он ничем не сможет вам помочь, поддерживать с ним контакт практически невозможно.

В какой-то миг миссис Уайтлоу показалось, что в голосе Вариса, описывающего бедственное положение Лоу, зазвучали торжествующие нотки. Варис встал, подошел к степе и поправил небольшой эмалевый медальон с портретом молодой женщины. Перехватив взгляд Элеоноры, заметил:

— Моя мать.

Элеонора хотела сказать что-то вроде: красивая женщина пли породистое лицо, но поскольку каждое из этих утверждений было спорным, промолчала, слегка кивнув. Сейчас она решала, как уговорить Барыса дать разрешение посетить Лоу. Но ой нужно не посещение со смирением во взоре и молитвенно сложенными руками — в таком визите не много смысла. Элеонора хотела побеседовать с мистером Лоу. Сразу возникал вопрос: как? Как разговаривать

с человеком, который не только не может произнести пи слова, но и лишен минимальной возможности двигаться? Ей хотелось бы задать хоть несколько вопросов, совсем коротких, конкретных, получив ответы на которые, она смогла бы составить, пускай самое, общее, представление о том, что же произошло в угловой комнате мистера Лоу в ночь на десятое июля.

Барнс молчал: он справедливо полагал, что если миссис Уайтлоу пришла к нему, а не он к ней, то следует отвечать на вопросы, а не задавать пх. Поддерживать же светскую беседу, ни jk чему не обязывающую ни одну из сторон, он не умел, вернее, умел когда-то давно, когда был молод и считал для себя необходимым придерживаться надуманных правил светского общения.

Миссис Уайтлоу молча соглашалась с хозяином дома — вопросы должна задавать, разумеется, она. Но какие вопросы? Убей бог, этого она не представляла. Мистер Лоу жив, но для нее, для частного детектива миссис Уайтлоу, он практически мертв, недосягаем, общение с ним невозможно. Она вспомнила странную надпись на табличке, которую принес немногословный Джоунс в кабинет Харта: «Дэвид Ло. у — ты мертвец!» Только сейчас Элеонора поняла всю двусмысленность надписи. То ли неизвестные преступники хотели сказать, что Лоу — мертвец, потому что разбит параличом и не может ни двигаться, ни говорить, то ли они предрекали его близкую кончину и неотвратимость наказания или мести.

Все же сейчас Лоу был жив: да, он не может пошевелить ни рукой, ни ногой, да, он не может не только говорить или

шептать, но даже издавать нечленораздельные звуки. Все это так. Но остались глаза: он же в состоянии их закрыть, говоря «да», или не закрывать, говоря «нет».

— Мистер Барнс… — Элеонора на мгновение умолкла. — Дэвид Лоу слышит?

Барнс, казалось, обдумывал, чем может грозить такой вопрос, вернее, к чему может обязать непродуманный ответ. Молчание становилось тягостным. Наконец Барнс неспешно начал:

— Видите ли, миссис Уйатлоу…

Элеонора поморщилась, она давно поняла, что если кто-то начинает со слов «видите ли», то вряд ли можно рассчитывать на откровенный ответ.

Барнс был неплохим психологом, от него не укрылось неудовольствие миссис Уайтлоу. Однако он оставался так же невозмутим, как и раньше. Могло даже показаться, что доктор специально испытывает терпение Элеоноры, потому что он повторил:

— Видите ли, миссис Уайтлоу…

Элеонора не выдержала и чуть резче, чем хотела, прервала Барнса:

— Мистер Барнс! Не могли бы вы ответить на мой вопрос кратко — да или нет.

Она спохватилась, что слишком грубо оборвала немолодого человека, и, желая исправить неловкость, прибавила неожиданно просительно:

— Пожалуйста! Я вас очень прошу.

Есть мужчины, которые теряются перед умоляющим «я вас очень прошу», особенно, если оно/исходит от таких женщин, как Элеонора Уайтлоу. Мистер Барнс или был таким мужчиной, или разделял чувства некоторых представителей сильного пола, потому что он без минуты промедления ответил:

— Мистер Лоу слышит.

Элеонора, облегченно, не скрывая радости, вздохнула. С трудом вырванное признание Барнса давало некоторый шанс. «Вопросы следует формулировать с таким расчетом, чтобы Лоу мог отвечать на них или утвердительно, или отрицательно», — подумала она.

От Барнса не укрылись надежды Элеоноры. Он поднялся. Барнс во весь рост кажется сидящей в низком кресле Элеоноре огромным, он нависает над ней, и с высоты доносится:

— Вы, кажется, хотите с ним поговорить?