Час пробил
Шрифт:
Элеонора подумала, что Харт еще не остыл от удачной стрельбы по банкам, поэтому позволила себе шутку:
— Может, вы расист?
И тут же пожалела. Харт быстро поднял глаза, в них мелькнуло пламя ненависти и сразу погасло. Он промолчал, и Элеонора поняла, что не на все вопросы можно получить ответы этого тучного, располагающего к себе стрелка по банкам. Но для нее кое-что прояснилось, хотел этого Харт или нет.
Для миссис Уайтлоу происшедшее было важно потому, что она давно знала: бывают хорошие люди с плохими взглядами, а бывают плохие люди с хорошими. И детективу совсем не дурно знать, кто же перед ним сидит.
Миссис Розалии Лоу металась по комнате. «Фурия», — думал сидевший в мягком кресле
— Ты не знаешь, —кричала она, — он ненавидит меня уже сто лет! Сволочь, завистник и кастрат!
Марио никогда еще не слышал таких сильных слов из уст своей престарелой любовницы.
— Он угробит меня. Как назло, эта шваль Уайтлоу стала шляться к нему каждый день, черт меня дернул обратиться к ней. Представляю, что он наговорил обо мне. Не могу допустить, чтобы марали честное имя. Имя, которое оставил мой безвременно ушедший муж. Необыкновенный человек, чистый и до самого конца не утративший детской способности удивляться.
Миссис Лоу занесло. Она подошла к зеркалу и стряхнула еле различимые частички пудры с подбородка.
«Интересно, зачем она это говорит? Тем более что ее волнуют только деньги мужа, а вовсе не его имя, которое она вдруг испугалась замарать на пятом десятке бесконечных вакханалий», — размышлял Марио.
— Совершенно недопустимая ситуация, совершенно, — брови миссис Лоу проделали традиционный стремительный бросок снизу вверх и обратно. Она спохватилась и уже спокойнее продолжала: — Конечно, ничего особенного они не найдут — нечего искать! Но… но кому приятно, когда всякие харты лезут тебе в душу? И больше всего я боюсь, что пострадают наши отношения. — Она бросила на него самый кроткий взгляд из своего богатого арсенала. — Ты понимаешь? Наши!
Она подошла к креслу, запустила пальцы в черные густые волосы Марио. Он увидел близко-близко руки, покрытые белесо-розоватыми пятнами псориаза, с которым Розалин Лоу с большим или меньшим успехом боролась всю жизнь. Затем перед глазами Лиджо оказались локти миссис Лоу, их сухая, омертвевшая кожа шелушилась, он помнил, как неприятно их прикосновение.
— Мне-то что делать? — грубо спросил Марио. — Может, сейчас самое время смотаться? Харт знает обо мне все. Из парижской штаб-квартиры ему все выдали. Если того, кто влез к твоему отпрыску, не найдут — Харт засадит меня. Не сомневаюсь ни минуты. Вчера я подпоил одного типа из 122
полиции. После третьего виски он мне на ушко сказал: «Слушай, парень! Ты здесь новичок и не знаешь, что в таких городках, как наш, если что-то случается с богатым человеком, — как мистер Лоу, например, — то преступник обязательно должен быть найден. Обязательно. Подлинный или какой другой, более или менее подходящий. Понимаешь, более или менее подходящий. Поломай над этим голову!» Я палил ему еще и спросил безо всякой крутни: «А я? Более или менее подходящий?» Он посмотрел на меня совершенно трезво и ляпнул: «Ты? Ты не более менее, ты самы й подходящий!»
Розалин Лоу прикидывала, на что ей выгоднее настроить Марио. Подтолкнуть к бегству? В этохМ варианте было немало привлекательного: во-первых, сразу же можно отказаться от услуг Элеоноры Уайтлоу, так как всем станет ясно, что преступник — Марио Лиджо. Во-вторых, Харт прекратит свою возню — ему только бы объявить: я нашел конкретного преступника! Харт может попытаться связать ее имя с именем Марио, но тогда Розалин обвинит его в клевете. Скорее всего, до этого дело не дойдет — Харт достаточно опытен и не полезет на рожон, не имея стопроцентных доказательств для обвинения уважаемой гражданки города в связи с подозрительным итальянцем. А таких
Прошло несколько дней после событий той ночи, и миссис Розалин Лоу поняла, что, пожалуй, поспешила, поручив расследование очаровательной миссис Уайтлоу, поспешила хотя бы потому, что сын сейчас в больнице, и неизвестно, сколько он там пробудет. Повторное преступление в общественном месте менее вероятно, чем покушение в миогоком-натпом пустом особняке Дэвида Лоу. Бывало, что садовник отпрашивался на пару дней, а Лиззи не могла быть препятствием для убийц. В больнице же много народу, круглосуточное дежурство, к тому же старый идиот Барнс по собственной инициативе часами сидит у' постели сына. Обо всем этом не могут не думать преступники — значит, они будут ждать выхода Лоу из больницы. Л пока? Пока Харт так враждебно настроит детектива, что Розалин Лоу станет в ее глазах злодейкой Роктауна. Одним словом, оставлять Марио в городе было так же опасно, как убирать его из Роктауна. Особенно если учесть, что исчезновение Лиджо будет равносильно признанию его преступником. Зато убийцы решат: преступник найден — они вне опасности. Тогда у них могут отпасть побудительные мотивы стремиться к скорой повторной попытке.
— Не знаю, что делать, — искренность, столь редкая для миссис Лоу, прозвучала в ее голосе.
— Может, вообще ничего не нужно делать? — с надеждой спросил Марио Лиджо.
Он, как многие, в сложных ситуациях полагал, что если ничего не предпринимать, то можно оказаться в самом выгодном положении. «Конечно, с ним приятно в постели, — думала Розалин, — и все же поразительно глуп. Никогда не думала, что можно сходить с ума из-за мужчины, зная, что он непроходимый дурак. Но раз это случилось со мной — значит, такое возможно».
«Что-то крутит старушка, — размышлял Марио Лиджо. — Наверняка она еще и дураком меня считает. Плевать, конечно, что она там высчитывает в своей башке. Мне нужны деньги. Кажется, все же удалось внушить ей, что вряд ли найдется еще один идиот, который будет цацкаться с ней даже за доллары. Для меня же все происходящее до сих пор — любовь в кредит. Кой черт дернул уехать из Европы? Можно было бы догадаться, что такие высохшие от собственной подлости и похоти порочные старухи скорее расстанутся с жизнью, чем упустят денежки».
— О чем ты говорил Лиззи? — Розалин в упор смотрела на Лиджо.
«Так и есть. Она думает: этот кретин мог выболтать что угодно. Ах ты, моя курочка! — с ненавистью рассуждал Марио. — Почему все и почти всегда думают, глядя на другого: я-то, слава богу, поумнее, чем кажусь! Она решила, что
я дурак, а она бог весть как умна. Откуда что берется!» Вслух же он тихо ответил:
— Я? Только то, о чем мы договорились. Что я твой внебрачный сын, грех твоей молодости, и поэтому я денно и нощно бываю у тебя, моей неутешной матери. Самое удивительное, она верит.