Час пробил
Шрифт:
О диком лете Харт узнал, когда в полицию доставили несколько бедняг, скончавшихся на дорогах, среди них маленький мальчик. Он встревожился, запросил мэрию: что делать? Там помолчали; к концу бешеной недели ответили: «Ничего не сделаешь. Смертность от жары в семь раа превышает обычную».
Как они это ловко — «обычную»! Харт сам ездил по дорогам графства. Жалкое зрелище! Асфальт плавился и вспучивался, машины застревали, кто-то бросил старенький грузовик в луже пахнущего нефтью расплава. Дорожные эксперты замеряли температуру полотна: временами стрелки приборов вырывались за цифру семьдесят. Не хватало электроэнергии — всюду ревели, дрожали, жужжали кондиционеры.
Фермеры
–
У Сола Розенталя кто-то оборвал шнур на колоколе. Под корень. Чудесные кашемировые платки, сплетенные в канатик. Пу, кому это могло понадобиться? Мальчишки, хулиганье… Сол стоял в двух шагах от колокола, у небольшого деревянного столика. На его краю сидела маленькая, довольно нахального вида птичка. Она расправила крылья и медленно спланировала на красный округлый камень.
«Как самолет, — подумал Сол, — как самолет, который выходит на цель. Даже когда такая пичуга с мизерной высоты устремляется вниз, и то смотреть неуютно». Конечно, он профессиональный пилот и видит в этом что-то свое. Ни один нормальный человек не посчитал бы птичку самолетом, а камешек — целью. Ни один не посчитал бы, а он посчитал. Для него важно, что считает он, а не так называемые нормальные люди. Смешная формулировка: нормальный человек. Может, для психиатров и понятно, о чем идет речь. Но в обиходе нормальный человек — удивительное создание. Чего только не происходит в мире. И всё творят нормальные люди. Вот что странно. К власти психически ненормальные приходят редко, как надеялся Сол Розенталь. Значит, все, что ни есть на Земле, дело рук нормальных людей.
«Ну, шнур оборвали! Черт с ним. Однако какая расширительная штука — норма. Любить и ненавидеть — норма. Красть и дарить — норма. Убивать и спасать — норма. Лгать и умирать за правду — норма. Чего там еще?» — размышлял Розенталь, когда к дому подъехал черно-белый полицейский «плимут» с красной и синей мигалками на крыше. Из него вылез Харт. Он тяжело дышал.
— Сол, думаешь о небесных кренделях? — Харт хлопнул дверцей и направился к выложенной камнем тропинке.
«Харт всю жизнь казался таким простаком, а ведь вовсе не прост. Двумя словами дал почувствовать, что имеет в виду конкретные кренделя в конкретных небесах: наши кренделя в японском небе. Думать, что рядом с тобой простачок, — непростительная глупость. Считать надо так: рядом человек, который знает, понимает и может все, что можешь ты, и к тому же еще может прикидываться простаком, чего ты-то как раз и не умеешь».
— Привет, — кивнул Сол, — что там еще случилось?
Он посторонился, пропуская Харта. У обоих были приличные животы. Разойтись на узкой каменной тропинке было не легко.
— Парень в машине подождет? — спросил Сол, как будто ему было не все равно.
— Подождет. Чего ему делать?
Они уселись за стол под всепрощающим взглядом покойной супруги Сола.
— Профессия полицейского состоит из ждать плюс догонять. В такой примерно пропорции: девяносто девять процентов ожидания и один процент погони. Вот и все ремесло. Слушай, — Харт потянулся, — налей пивца. У тебя наше?
Сол исчез и появился через минуту с корзиной, полной пивных банок.
— Впечатляет, — одобрил Харт. — Пожрать чего-нибудь есть? Ты готовишь лучше моей негритянки.
Сол похлопал по животу:
— С нашими загашниками жрать под пиво — преступление!
— Думаешь?
Харт посмотрел на свой живот, вспомнил Элеонору Уайтлоу, и ему стало неловко. Распустился, факт. А что осталось
— Давай, давай! Тащи! — прикрикнул Харт. — Для балета мы уже потеряны, а кровать еще и не то терпит.
Сол удалился, чем-то громыхал на кухне и чертыхался. Он появился с дымящимся на подносе блюдом. Харту защекотал нос пряный, острый запах. Пока Сол раскладывал по тарелкам, Харт пропустил пару стаканов.
— Слушай, Сол, ты с Барнсом видишься?
Сол от неожиданности неловко взмахнул рукой и уронил что-то огненно-красное на брюки.
— Твою так, — пробормотал он. — Надо же, любимые брюки. — Он смахнул салфеткой бесформенную горку с колена и теперь расстроенно смотрел на жирное пятно.
Музыка в приемнике смолкла, пошла информация: «Число убитых детей в Атланте достигло восьми человек. Нет никаких примет преступника. Убийцей может быть и мужчина, и женщина. Возможно, это один человек, возможно группа, возможно — вообще разные люди, действующие в одиночку. Нет никаких следов или улик, нет звонков в редакции газет, которые дали бы ключ к разгадке тайны преступления.
Способы убийств различны. Большинство жертв, как полагают, задушены. Возможно, пользовались веревкой или же шеи детей сжимали согнутой в локте рукой. Недавно полиция буквально шла по горячему следу. Накануне днем тринадцатилетний Майкл Болдридж вышел из дома, чтобы заработать несколько долларов, поднося соседям продукты. Его предупреждали, что покидать дом одному опасно. В семь часов вечера мать отправилась его искать, в восемь — заявила в полицию. На следующее утро в ее квартиру в жилом комплексе «Боуэн-Хоумс» постучал доброволец с овчаркой и еще двадцать человек. Через шесть кварталов след привел их к оружейному магазину: у его владельца Болдридж выяснял, не надо ли подмести полы. Затем след тянулся к автомобильной стоянке у начальной школы и там обрывался. Видимо, подросток сел в машину.
По свидетельству директора одной из школ, какой-то пятиклассник недавно предположил, что убийца может быть полицейским. Эта идея не столь уж невероятна, признают следователи. Ведь полицейский может подходить к детям, не вызывая подозрений. Дети называют преступника «тот человек», а именно так на уличном жаргоне именуют полицейских».
— Совершеннейший бред! — завизжал Харт. — Выключи шарманку. Озверели! Надо же: «тот человек»! Они хотят пересажать всех полицейских и только тогда успокоятся. Если среди нас и есть одна паршивая овца, зачем же чернить всех подряд? Зачем? Сол, оставь свои штанишки! Я куплю тебе новые. В крупную клетку. В каждой клетке, а на заднице даже красными буквами, будет вышито: «Боевому другу в память о юности!» Представляешь, с каким наслаждением твоя задница будет протирать «юность», «память», «друга»?
Сол выключил приемник, сел, сдвинул банки в центр стола и совершенно обыденно проговорил:
— Мне все это порядком надоело, боевой друг!
Харт наклонился так близко, что, казалось, они вот-вот стукнутся лбами, и прошипел:
— Л жить тебе не надоело, боевой друг?
В этот момент в комнату вломился верзила-водитель. Сол встал, наверное, чтобы продемонстрировать, что он всего вдвое короче парня, а не втрое, как казалось, когда он сидел.
— Сэр! Телефон в машине надрывается, требуют вас. Что-то произошло!