Час тигра
Шрифт:
Кстати, даже ежели дембель из обслуги захочет нарушить подписку, ни фига он, болезный, особенного не «разгласит». Ну, разболтает о наличии присутствия охраняемого объекта, мол, есть в лесах, на расстоянии таком-то от столицы, огороженная стенкой с колючкой территория, ну и что? Ну сболтнет, дескать, на означенной территории, в быту называемой «базой», живут подозрительные военные, которые редко наряжаются в форму и субординацию промеж себя не блюдут. Случается, покидают базу, то по одному, то группой, а то и все сразу, и частенько возвращаются не «с воли», куда вроде бы отбывали, а из госпиталя. А некоторые, бывает, не возвращаются вообще. Иногда рыдает навзрыд одна офицерская жена, ставшая вдовой, иногда бабы голосят хором...
О! Нашел! Вернее – нашлось, блин, замечательно точное сравнение. Пиратская база – это в десятку, в яблочко! Дядя Федор, честное слово, – типичный старый пират с котом на плече вместо попугая. А Трофим – образцово показательный комендант пиратской крепости. Он и для головорезов свой человек, и на Большой земле в фаворе, и рабов зря не напрягает. И прочие пиратские капитаны да майоры ведут себя, как и полагается по понятиям джентльменов удачи. К знакам отличия, дарованным державой, флибустьеры равнодушны, друг за дружку умрут, ежели понадобится, однако и раненого товарища добьют, не поморщатся, ежели возникнет, конечно, таковая объективная необходимость. Ребят Кореец собирал поштучно, у всех БИОГРАФИИ. Ребята относятся к собственному телу, как к оружию, а к психике, как к электронной оружейной начинке. Ребята умеют молчать о былых ДЕЛАХ, и жизнь научила их не задумываться о будущем. Под стать и жены, у кого они есть – женщины, привыкшие к страшным снам, готовые к одиночеству, к потере кормильца, но всегда или почти всегда, показно веселые, не жалеющие для мужей и их друзей ободряющих улыбок, верные и надежные боевые подруги. А пиратские детишки избалованы чрезвычайно. Те, которые малыши. Детки постарше, с благословения Ея Величества Державы, отправляются в интернаты с соответствующим уклоном. Ея Величество заботится о преемственности поколений, взяв курс на взращивание ДИНАСТИЙ, на формирование КЛАНА...
Мои любопытные вороньи глаза зыркали украдкой по сторонам, все подмечая, как бы проводя ревизию давно приевшемуся пейзажу. В моих, переживших полтора года назад сильное сотрясение мозгах всплывали миражи воспоминаний и образов. Моя инвалидная трость, типа «клюшка», стучала резиновым набалдашником по асфальту. Я приближался медленно, но неотвратимо, к дальней оконечности центральной площадки «пиратской» базы, к спорткомплексу, к самому высокому строению и самому глубокому, если забыть о бомбоубежище.
Поднимаюсь кое-как по ступенькам крыльца, толкаю палкой стеклянную дверь – не заперто, значит, Ден в отличие от меня не опоздал на свидание.
Вхожу в холл, иду, хромаю мимо фрески, сработанной в конце семидесятых годов прошлого века. Во всю стенку намалевана Красная площадь, по брусчатке маршируют бравые десантники. В эпоху перестройки анонимный хулиган намалевал две круглые точки над буквой Е, чем изменил смысл надписи на Мавзолее, а дядя Федор периодически пугает Трофима собственным умением рисовать и грозится изобразить на трибуне главного могильника страны Владимира Владимировича.
Сворачиваю к дверце, которую художник из патлатых семидесятых органично вписал в контуры Василия Блаженного. Вхожу в раздевалку, словно в храм, вхожу со словами:
– Честь имею, месье Гусаров.
– А совести не имеешь! Без двадцати шесть, маза фака!
– Неужели? Как бежит время, с ума сойти. Может, спустимся в бассейн, окунемся для начала, а?
– Не, пошли сначала в зал.
– Как хочешь.
Гусар уже переоделся в широченные боксерские трусы до колен, я ограничился тем, что скинул кроссовки и пошел за ним, тоже босым, мимо душевых, мимо поворота к сауне, в зал.
Зал огромен, хоть в футбол играй, причем не мини, утреннее солнце робко светит в бойницы зарешеченных окон под высоким, высоченным потолком. В зале сумрачно и прохладно. Расплывчатые контуры тренажеров в дальнем углу смахивают на пыточные агрегаты средневековой инквизиции. В другом углу – кладбище спортивных животных, там валяются изувеченные пиратами легкоатлетические конь и козел, там же болтаются, свисают с вмонтированной в стену консоли кольца, как две петли с виселицы.
– Слышь, Гусар, лучше б мы в парке стрелку забили. Для нашенских забав зала в принципе ни на фиг не нужно. В бассейн бы сходили, так был бы смысл приходить под крышу, а...
– Показывай, – перебил Денис Гусаров.
– О’кей, как скажешь. С чего начнем?
– Со «спотыкалочки».
«Спотыкалочкой» ребята обозвали трюк, при котором исполнитель останавливает прохожего криком. Хитрость в том, чтобы крикнуть коротко и звонко в тот момент, когда человек собирается поднять ногу для следующего шага.
«Спотыкалочка» – фокус из арсенала гэндзюцу. Сие искусство – гэндзюцу – было завезено в Японию в эпоху раннего Средневековья из Индии через Китай и Корею. Конечно, в Индии это «искусство обмана» называлось иначе, там его практиковали факиры, а на Островах искусных фокусников стали именовать «гэндзюцуси». Ниндзя многому научились у иллюзионистов гэндзюцуси, многие трюки и фокусы взяли, так сказать, на вооружение.
Я охотно показываю ребятам разные трюки, помимо прочего весьма полезные, но никогда не объясняю, почему тот или иной фокус у меня получается, а у них нет. Ребятам, между прочим, больше нравится осваивать фишки гэндзюцу, чем нарабатывать иные, более серьезные навыки, ибо в каждом настоящем мужике до конца жизни живет мальчишка, и это, на мой вкус, совсем неплохо, скорее наоборот. Я демонстрирую группе желающих каждый трюк множество раз, разрешаю ученикам его и себя обсуждать, дискутировать, однако тем, которые мозгуют до сути трюка, строго-настрого запрещено делиться откровениями с товарищами. Я не издеваюсь над ребятами, просто, ежели ты сам, самостоятельно, что называется, «просек фишку», тогда трюк становится как бы твоим личным изобретением, и ты в силах не только его повторить, но и усовершенствовать. Точно так же ремеслу гэндзюцуси учил меня когда-то дедушка. Ребята не против подобной, в духе дзэн-буддизма, методике обучения. Более того, им чертовски нравится так учиться. Той же «спотыкалочке» в конце концов научились все, а один насобачился «спотыкать» прохожих беззвучно, жестом, так, как даже я не умею. Денис Гусаров – исключение, ни фига у него не получается, как бы он ни морщил лоб, как бы ни драл горло. Ребята над Деном посмеиваются, а он злится. Ахиллесова пята Гусара – дефицит самоиронии. Гордый Ден, замученный насмешками коллег, попросил меня об индивидуальном занятии, и вот мы здесь, работаем.
– Кийя! – кричу я, Ден спотыкается.
– Продолжаем, – упорный Ден снова меряет шагами зал.
– Давай, повторение – мать учения... Кийя!
Ден споткнулся.
– Гусар, расслабься. На тебя смотреть больно. Да не сверли ты меня глазами, шагай спокойно. Шагай-шагай... Кийя!
Ден упал.
– Почему ты упал, подумай.
– Одна нога за другую зацепилась. Подъем стопы за щиколотку. – Ден прыжком поднялся с пола. – Фишка в крике, да? В тембре звука? Ну подскажи, не жмись! Я читал, что криком можно научить вообще убивать. Фишка в инфразвуке, да? Определенные частоты воздействуют на нужные участки мозга, да?
– Извини.
– За что?
– Я сморозил глупость, зря велел тебе думать. Выключи думалку, доверься интуиции. Шагай и не смотри под ноги. Марш! Марш-марш... Кийя!
– Опять! Опять, маза фака, нога за ногу зацепилась! Как? Как ты это делаешь?!
– Шагай. Ать-два, ать-два... Кийя!
– Фак! Опять...
– Отставить трепотню. Шагом а-арш! Левой... левой... Кийя!
– Опять, фак по маза, я...
– Рот закрой! Левой – правой, левой – правой... Кийя!
Ден споткнулся.