Час тишины
Шрифт:
От замка сюда доносилась музыка. Замок теперь национализировали, устроили в нем трехклассную школу с одним учителем, вот сейчас как раз и собрались ее торжественно открыть. У каменной стены стояла открытая машина, украшенная ветками.
«Такой болван, как Врабел, — думал Йожо с презрением, — и вдруг будет держать речь. Да ведь он же и двух слов не свяжет».
Священник с улыбкой раскланивался на все стороны. Он подошел к первому ряду людей, выстроившихся перед машиной, скрестил руки и стал ждать. Солнце жгуче впивалось в его черную сутану, и тепло вступало ему в голову, как вино. Новый учитель, говорят, атеист. Это, конечно,
Врабел вскарабкался на разукрашенную машину и затравленными глазами огляделся по. сторонам. «Черт побери, — подумал он про себя, — снова надо ораторствовать, будто есть в этом хоть какой-то смысл., Все это выдумал наш вонючий болван. — И он с ненавистью посмотрел на священника. — Думает, как мне это… что меня выбрали. Дерьмо собачье. Плевать я хотел на всякие чины!»
Потом он вытащил речь, которую написал для него священник, и начал читать.
«Друзья, любезные христиане, в это торжественное воскресенье, шестнадцатое после сошествия святого духа…».
На высокой, обросшей мхом башне лениво болтались пестрые флаги. Над крышей летала парой пустельга, люди шумели и смотрели на озябшего очкастого человека, который нетерпеливо переступал с ноги на ногу возле машины — ведь он приехал бог знает откуда, чтобы учить их детей.
«…Итак, в этом прекрасном месте, которое досталось нам по воле новых властей и по милости всемогущего господа бога, будут дети наши учиться наукам светским и слову божьему», — читал с отвращением Врабел.
Шум вокруг густел и превращался для священника в органную музыку, воздух наполнялся летними вечерними ароматами — он чувствовал большое удовлетворение и радость жизни, но потом — который уже раз за последнее время! — его вдруг охватило тоскливое головокружение.
«Все образовалось, — подумал он, — теперь мне уже нечего бояться».
Врабел кончил, кое-кто зааплодировал.
— Пошли в задницу! — достаточно громко сказал Врабел, возвращаясь на свое место. Священник расслышал и поднял на него осуждающий взгляд.
Потом на машину взобрался новый учитель. На его худом лице беспокойно бегали глаза, он кричал высоким плачущим голосом.
Ему действительно было на что сетовать — ведь его направили в самую последнюю дыру, где ничего не было, кроме костела, школы и болот. Но в глубине души у него, как видно, теплилась давняя детская мечта: что-нибудь сделать для людей, изменить их, пробудить в них надежды; тот, кто внимательно слушал, мог заметить, что в голосе его звучат совсем не рыдания, а большое волнение; он хотел привести людей в движение и уже в эту первую встречу внушить им доверие к себе. Учитель рассказывал им о земле, которая окружала их, говорил, как скоро они ее изменят, превратят в самую плодородную и как вместе с тем изменится вся их жизнь и они заживут радостно и счастливо, как и все в этой новой свободной народной республике. Но для того, чтоб это действительно свершилось, нужны подлинные знания, они должны кое-что знать и не только уметь читать молитвы, а кое-чему научиться по-настоящему. Поэтому он просит всех быть построже к своим детям и внушать им уважение к школе.
Когда он кончил, люди молчали — ни один не отозвался.
«Не умеешь ты с ними разговаривать, мальчик, — усмехнулся священник. — Рассказываешь им о их же земле, будто сами они знают ее хуже тебя. И подрываешь авторитет молитвы, к которой они прибегают каждый день».
Старый Валига дал знак своим музыкантам: скрипке, гармонике и басу — празднество кончилось.
— Я приветствую вас, господин учитель, — подошел священник к вновь прибывшему. — Как вам нравится наше гнездо? — В глазах учителя вспыхнула неприязнь, и это доставило удовольствие священнику. — Где вы будете жить? — продолжал спрашивать святой отец и добавил — У нас в приходе, если вам потребуется, нашлась бы свободная комната. По крайней мере на первое время.
— Благодарю, думаю, что не потребуется.
— Здесь трудно будет найти подходящую комнату.
Священник заметил, что люди чем-то необыкновенно взволнованы. Они заспешили обратно в деревню, там явно что-то произошло. Он хорошо знал и давно убедился, что без причины они никогда не спешат.
— Особенно сейчас, — добавил священник, — многие погорели, пришлось жить кое-как, поселялись друг у друга. — Он смотрел им вслед, и беспокойство в нем возрастало. — По крайней мере приходите в гости, — пригласил он учителя. — Здесь бывает тоскливо по вечерам.
Они пожали друг другу руки, и священник пошел домой медленным, уверенным шагом. Но он не вошел в свой дом, а направился туда, где некогда стояла школа и ютились избы Юрцовой и Смоляков. И там увидел он военный «джип»; люди окружили машину, разглядывая кого-то внутри.
Он не смог овладеть собой и ускорил шаг; подошел поближе к машине, чтобы можно было разглядеть сидевших в ней людей. Тот человек действительно был среди них.
— Всемогущий боже! — прошептал священник.
Из машины вышел молодой Смоляк, один-единственный из всей семьи оставшийся в живых. Здесь его уже никто не ждал. На нем была солдатская гимнастерка без погон; прихрамывая на левую ногу, он направился к месту, где стояла их изба.
Люди вокруг молчали. «Сколько их пало, — лихорадочно думал священник. — И Банясову настиг осколок. И Бай-ко, отца трех мальчиков, разорвала граната».
Смоляк неподвижно стоял над пепелищем. Он не молился — был неверующий, — не издал ни одного возгласа, не шевельнул губами. К нему подошла старая Байкова.
— Молись, парень, молись за них всех.
— Как? — прохрипел он.
— Застрелили! — И старуха покачала головой, покрытой черным платком. — Постарел ты, — шептала она, — будто тебе все сорок.
Смоляк бросился на колени перед охладевшим пепелищем и стал разрывать его, как собака; под ногти ему набивалась земля, отсыревший пепел, кончики пальцев растрескались до крови, а он все рыл и рыл.
Священник продолжал стоять в последних рядах толпы. Он не мог ни думать, ни двинуться с места.
— Бедняга, — прошептал он наконец и чуть громче, обращаясь, вероятно, к самому себе, добавил — Да будет милостив к тебе господь бог.
2
Павел еще издали увидел Янку. Даже не сразу поверил, что это она, — так давно он ее не видел. Ведь она уехала, как только кончилась война, и за все это время ни разу не появилась в деревне. На ней было какое-то необыкновенное платье, она немного располнела и изменила прическу, и все-таки он узнал ее по мягкой походке. Павел выбежал на улицу.
— Янка! — закричал он.
— Ах, это ты? Чего так орешь?
— Да ведь увидел тебя. Наконец-то появилась.
Она пытливо поглядела на него.