Час волка

МакКаммон Роберт Рик

– Бледный, как молоко, - сказал Виктор.
– Ты не сможешь выдержать! Это уж точно.

– Выдержать что, сударь?

– Выдержать превращение. Ту болезнь, которая приближается к тебе. Виктор отпустил его подбородок.
– Тогда можешь не есть. К чему понапрасну переводить вкусную еду? Тебе ведь и так конец, верно?

– Я не знаю, сударь, - сознался Михаил и вздрогнул от холода, пронизавшего его до костей.

– Зато я знаю. Я научился отличать сильные тростинки от слабых. В нашем саду слабых полно.
– Виктор показал наружу, в сторону от помещения,

и на Андрея накатился еще один приступ кашля.
– Все мы рождаемся слабыми, - сказал Виктор мальчику.
– Нам приходится учиться, как стать сильными, иначе мы гибнем. Это - элементарные факты жизни и смерти.

Михаил обессилел. Он подумал про тряпку на палке, которой, он однажды видел, Дмитрий мыл экипаж, и почувствовал себя таким же, похожим на эту швабру. Он опять лег на подстилку из травы и соснового лапника.

– Мальчик?
– сказал Виктор.
– Ты что-нибудь понимаешь в том, что с тобой происходит?

– Нет, сударь.
– Михаил закрыл глаза и крепко зажмурил их. Лицо у него было как будто сделано из расплавленного свечного воска, в который он, бывало, опускал палец и смотрел, как он застывает.

– Они никогда не знают, - сказал Виктор, скорее самому себе.
– Тебе что-нибудь известно про микробы?
– он опять обратился к мальчику.

– Микробы, сударь?

– Микробы. Бактерии. Ты знаешь, что это такое?
– Он снова не стал ждать ответа.
– Посмотри на это.
– Виктор сплюнул на ладонь и поднес ладонь со слюной к лицу Михаила.

Мальчик послушно смотрел на нее, но ничего, кроме слюны, не увидел.

– Они тут, - сказал Виктор.
– Смертельный вред - и чудо. Они прямо тут, на моей руке!

Он убрал руку и Михаил увидел, как он слизывает слюну обратно.

– Во мне их много, - сказал Виктор.
– Они у меня в крови и во внутренностях. В моем сердце и легких, кишках и мозгу.

Он постукал по своему лысому темени.

– Все во мне кишит ими, - сказал он и напряженно посмотрел на Михаила.
– Точно так же, как сейчас и в тебе.

Михаил не был уверен, что понял, о чем говорил этот человек. Он опять уселся, в голове у него шумело. Холод и жар попеременно охватывали его тело, злобные соперники в пытках.

– Они были в слюне Ренаты!
– Виктор коснулся плеча Михаила, где к его воспалившейся, с гнойными краями ране была повязкой из листьев прижата приготовленная Ренатой мазь из какой-то коричневой травы. Это было не больше, чем мимолетное прикосновение, но боль от него заставила Михаила содрогнуться и задержать дыхание.

– Они теперь в тебе, и они либо убьют тебя, либо...
– Он запнулся и пожал плечами.
– Научат тебя истине.

– Истине?
– Михаил потряс головой, озадаченный и с затуманившимся сознанием.
– О чем?

– О жизни.
– Его дыхание жгло лицо мальчика и отдавало кровью и сырым мясом.

Михаил увидел крошки чего-то красного в его бороде, в которой также застряли частички листьев и травы.

– Живешь ты в сказочном сне или в кошмаре - это зависит от точки зрения. Можно называть ее и бедой, болезнью, проклятием.
–

Он усмехнулся при последнем слове.
– Я называю ее благородной и жил бы только так, если бы мог вновь родиться: я бы с самого рождения знал только волчью, и не знал бы того зверя, который зовется человеческим существом. Ты понимаешь, о чем я говорю, мальчик?

Все сознание Михаила заполнялось одной мыслью.

– Я сейчас хочу домой, - сказал он.

– Боже мой, да мы взяли в стаю простака!
– Виктор едва не кричал. Он встал.
– У тебя теперь нет никакого дома, кроме этого, здесь, у нас!

Он подпихнул сандалией нетронутый кусок мяса, лежавший на полу около подстилки мальчика; это было заячье мясо, и хотя Рената несколько раз проводила им над огнем, оно все еще слегка кровило.

– Не ешь!
– загремел Виктор.
– Я и в самом деле приказываю тебе не есть! Чем скорее ты умрешь, тем скорее мы растерзаем тебя на клочки и съедим!

От этого Михаила охватило дрожью неподдельного ужаса, но лицо его, блестевшее от пота, осталось безучастным.

– Поэтому не трогай его, ты меня слышишь?
– Он носком подвинул кусок заячьего мяса на несколько дюймов ближе к Михаилу.
– Мы хотим, чтобы ты ослабел и умер!

Кашель Андрея прервал его тираду. Виктор отвернулся от мальчика, чтобы пройти через помещение, присел сбоку от Андрея и поднял одеяло. Михаил услышал, как Виктор прошипел сквозь зубы, захрипел и сказал: - Мой бедный Андрей, - тихим подавленным голосом.

Потом Виктор резко поднялся, метнул мрачный взгляд на Михаила и прошествовал из помещения.

Михаил лежал очень спокойно, прислушиваясь к шлепанию сандалий Виктора, идущего вверх по ступенькам. Выскочил небольшой язычок пламени, выстрелил искорками, дыхание Андрея походило на приглушенный стук товарных вагонов, доносящийся от далекой железнодорожной ветки. Михаил вздрогнул, весь замерзший, и уставился на окровавленный кусок зайчатины.

Я приказываю тебе не есть, сказал Виктор.

Михаил разглядывал мясо и увидел муху, медленно с жужжанием летавшую над ним. Муха села на мясо и счастливая поползла по нему, как будто выискивая кусочек помягче, откуда было бы приятней втянуть первый глоточек сока.

Я приказываю тебе не есть.

Михаил отвел взгляд, Андрей взахлеб закашлял, содрогаясь, а потом опять успокоился.

– Что с ним?
– подумал Михаил.
– Отчего он так болеет?

Взгляд его скользнул опять к зайчатине. Ему подумалось о волчьих клыках, обнаженных и истекающих слюной, и в воображении увидел груду костей, начисто обглоданных и белых, как октябрьский снег. Желудок у него заурчал будто щенок. Он опять отвел взгляд от мяса. Оно было таким кровавым, таким... ужасным. Подобное никогда не могло попасть на золоченые блюда обеденного стола Галатиновых. Когда же он пойдет наконец домой, и где его мама и папа? Ах, да. Мертвы. Все мертвы. Что-то крепко сжалось в его мозгу, как кулак с чем-то тайным, и больше он не мог подумать о своих родителях и сестре. Он уставился на зайчатину, и у него потекли слюнки.