Час волка
Шрифт:
Пока Габи вела машину по улицам Парижа, одну руку держа на руле, а другой - жестикулируя другим видам транспорта или людям освобождать ей дорогу, Майкл внюхивался в ароматы города: крепкий бодрящий настой из тысяч запахов, от струи дымного выдоха через круассан и кофе из кафе на тротуаре до травянистого навоза, подбираемого уличным уборщиком. Майкла эти ароматы слегка ошеломили, как бывало с ним в любом городе. Здешние запахи жизни, человеческой деятельности были резкими и изумляющими, ничего общего не имевшими с влажным туманным духом, ассоциировавшимся у него с Лондоном. Он видел многих людей беседовавшими на улицах, но немногие из них улыбались. Еще меньше смеялись. И было так потому, что на улицах повсюду встречались немецкие солдаты, носившие винтовки,
Осложняли движение многочисленные едва ползущие грузовики, оглушавшие окружавших велосипедистов звуками выхлопов, как взрывами бомб. Майкл видел несколько военных грузовиков, набитых солдатами, даже пару танков, стоявших на обочине, их экипажи загорали и покуривали сигареты. Общее впечатление было таким, что немцы уверены, что останутся здесь навсегда, и потому позволяют французам заниматься повседневными делами, уверены, это они - завоеватели, которые крепко держат в руках бразды правления. Он видел группу молодых солдат, флиртовавших с девушками, офицера навытяжку, которому мальчишка начищал сапоги, другого офицера, кричавшего по-немецки на официанта, испуганно вытиравшего расплескавшееся из графина белое вино. Майкл сидел на заднем сиденье, поглощая все ароматы, картины и звуки, и ощущал тяжелую тень на Городе Света. "Мерседес" притормозил, и Габи нажала сигнал, чтобы поторопить нескольких горожан на велосипедах освободить ей дорогу. Майкл почуял конский запах и глянул влево, на военного полицейского, сидевшего на лошади, у которой на глазах были шоры с нацистской эмблемой. Человек отдал ему честь.
Майкл рассеянно кивнул и пожелал, чтобы этот подлец повстречался ему в лесу один на один.
Габи повела на восток, к бульвару Батиньоль, через район особняков и домов в стиле "рококо". Они достигли этого бульвара, свернули на шоссе Клиши, а затем направились к северу. Габи повернула вправо на улицу Кентон, и они въехали в район, где улицы были вымощены щербатыми коричневыми каменными плитами и перед окнами на веревках висело белье. Здания были выкрашены в выцветшие пастельные тона, у некоторых фасады треснули и старые глиняные кирпичи проглядывали наружу, как желтые ребра. Здесь было меньше велосипедистов, не было кафе на тротуарах или углах улиц. Строения, казалось, как пьяные опирались друг на друга, будто лишившись опоры, и даже воздух казался Майклу пропахшим кислым вином. Фигуры, словно тени, наблюдали, как скользил мимо них черный автомобиль, глаза у них были безжизненными, словно фальшивые монеты. Порывы ветра от "Мерседеса" вздымали старые газеты в сточных канавах, и их пожелтевшие листы летели по неметенным тротуарам.
Габи быстро проскочила эти улицы, едва притормаживая на нерегулируемых перекрестках. Она свернула влево, потом вправо, потом, через несколько кварталов, еще раз налево. Майкл увидел загнутый указатель: "Улица Лафарж".
– Прибыли, - объявила Габи и, притормозив, мигнула фарами.
Двое мужчин, оба среднего возраста, отомкнули ворота и распахнули их. За воротами шла мощеная булыжником дорожка, лишь несколькими дюймами шире "Мерседеса", и Майкл сжался в ожидании, что машина сейчас поцарапается, но Габи въехала, не зацепившись ни с одной стороны. Двое мужчин заперли за ними ворота. Габи проехала дальше и въехала в зеленый гараж с просевшей крышей. Потом сказала: - Выходите, - и выключила мотор.
Майкл вышел. Мужчина с коричневым от загара, в шрамах лицом и седыми волосами вошел в гараж.
– Следуйте, пожалуйста, за
– Пожалуйста, побыстрее, - поторопил мужчина Майкла, голос у него был приятный, но твердый. Сапоги Майкла стучали по булыжнику, звуки эхом отдавались в тишине. Вокруг него окна неряшливо выглядевших домов почти все были закрыты ставнями. Седоволосый мужчина, широкоплечий, с руками рабочего, отпер железную калитку с острыми пиками наверху, и Майкл прошел за ним через розарий к черному ходу в здание, светло-голубое, как голубиное яйцо. Перед ними открылся узкий коридор и пролет шатких ступенек. Они поднялись на второй этаж. Открылась еще одна дверь, и седоволосый человек жестом пригласил его войти внутрь. Майкл вошел в комнату, в которой был ковер, составленный из разноцветных лоскутков, и сильно пахло свежевыпеченным хлебом и вареным луком.
– Приветствуем вас в нашем доме, - сказал кто-то, и Майкл обнаружил, что смотрит на маленькую хрупкую старушку со снежно-белыми волосами, заплетенными на затылке в длинную косу. Она была одета в выцветшее синее платье, поверх которого был фартук в красную клетку. Под круглыми очками у нее были темно-карие глаза, которые видели все и не выдавали ничего. Она улыбнулась, лицо в форме сердечка собралось в многочисленные морщинки и обнажились зубы цвета слабого чая.
– Раздевайтесь, пожалуйста.
– Раздеваться?
– Да. Это отвратительная форма. Пожалуйста, снимите ее.
Вошла Габи, сопровождаемая мужчиной, закрывавшим гараж. Старушка глянула на нее, и Майкл увидел, как ее лицо напряглось.
– Нам сказали ожидать двух мужчин.
– С ней все в порядке, - сказал Майкл.
– Мак-Каррен...
– Никаких имен, - резко прервала его старушка.
– Нам сказали ожидать двух мужчин. Водителя и пассажира. Почему не так?
– Ее глаза, черные, как стволы пистолета, вернулись к Габи.
– Изменение в планах, - сказала Габи.
– Я так решила.
– Измененный план - это план с изъяном. Кто вы такая, чтобы решать подобные вещи?
– Я сказал, что с ней все в порядке, - сказал старушке Майкл, на этот раз принимая на себя всю силу ее взгляда. Двое мужчин встали позади него, и Майкл почувствовал, что у них наверняка были пистолеты. Один слева, другой справа, у каждого рука за пазухой.
– Я за нее ручаюсь, - сказал Майкл.
– А кто тогда поручится за вас, зеленоглазый?
– спросила старушка. Профессионалы так не поступают.
– Она перевела взгляд с Майкла на Габи и обратно, и ее взгляд остановился на Габи.
– А!
– решила она, кивнув.
– Вы любите его, а?
– Конечно, нет, - лицо Габи залилось румянцем.
– Ну, может теперь это называется по-другому.
– Она опять улыбнулась, но легонько.
– Любовь всегда была словом из шести букв. Зеленоглазый, я сказала вам снять эту форму.
– Если меня собираются убить, я бы предпочел, чтобы это было проделано, пока на мне есть штаны.
Старушка хрипло рассмеялась.
– Мне кажется, что вы относитесь к тому типу мужчин, которые участвуют в перестрелках большей частью без штанов.
– Она помахала ему рукой.
– Давайте, не тяните. Здесь никто никого не собирается убивать. По крайней мере, сегодня.
Майкл снял плащ, и один из мужчин принял его и стал отпарывать подкладку. Другой взял у Габи чемодан, положил его на стол и открыл. Он стал рыться в одежде, которую она везла. Старушка сорвала медаль "За Сталинград" с груди Майкла, осмотрела ее под лампой.
– Этот хлам не одурачит и слепого жестянщика.
– Это - настоящая медаль, - холодно ответила Габи.
– О? А откуда вы это знаете, моя маленькая влюбленная?
– Знаю, - сказала Габи, - потому что сама сняла ее с трупа, после того как перерезала ему глотку.