Час волка
Шрифт:
Небо очистилось, выступили звезды. В мягком свете шеренги уличных фонарей вдоль Проспекта Оперы стоял, бросая вызов временам и обстоятельствам, великолепие колонн, куполов и замысловатой лепки, каменный фронтон, расцвеченный от светло-серого до морской волны цветов. Под его куполообразной крышей, на которой возвышались статуи Пегаса с каждого угла и огромная фигура Аполлона с лирой - на вершине, царила музыка, а не Гитлер. Автомобили и экипажи останавливались у чашеобразного главного подъезда и высаживали своих пассажиров. Майкл сказал:
– Остановите здесь, - и Мышонок подвел "Ситроен"
– Вы знаете, в какое время забрать нас.
– Он поглядел на часы и не мог удержаться от мысли о капсуле внутри их.
– Да, - сказал Мышонок.
Габи уточнила в кассе, в какое точно время должен начаться третий акт. В это время Мышонок должен будет ждать их с автомобилем перед Оперой.
Обоим, Майклу и Габи, пришло в голову, что Мышонок может взять автомобиль и уехать, куда ему заблагорассудится, и Габи пережила несколько неприятных минут, но Майкл ее успокоил. Мышонок будет на месте вовремя, сказал он ей, потому что ему хочется попасть в Берлин, а того, что он сделал для них, достаточно, чтобы приговорить его к пыткам в гестапо. Поэтому, немец он или нет, с этого момента Мышонок с ними в одной упряжке. С другой стороны, если Мышонок действительно не совсем нормальный, трудно сказать, как и когда это может проявиться.
Майкл вышел, обошел автомобиль и открыл Габи дверцу. Он сказал:
– Будь здесь.
Мышонок кивнул и отъехал. Затем Майкл предложил Габи руку, и они прошли мимо немецкого солдата на лошади точно так же, как и любая другая парочка французов вечером на представление в Опере. За исключением того, что у Майкла слева под мышкой был "Люгер" в кобуре, предоставленной Камиллой, а у Габи в блестящей черной театральной сумочке был небольшой, очень острый нож. Под руку они пересекли Проспект Оперы и подошли к самому ее зданию.
В громадном фойе, где золоченые лампы отбрасывали золотистый свет на бюсты Генделя, Люлли, Глюка и Рамо, Майкл в толпе заметил несколько офицеров-нацистов с подружками. Он провел Габи через скопление народа, по десяти ступеням из зеленого шведского мрамора ко второму фойе, где продавались билеты.
Они купили билеты, два места возле центрального прохода в заднем ряду, и пошли по зданию. Майкл никогда в жизни не видел такого обилия статуй, многоцветных мраморных колонн, зеркал в резных рамах и канделябров; в зал вела парадная лестница, одновременно изящная и массивная, с мраморными перилами. Куда бы он ни глянул, всюду были еще лестницы, переходы, статуи и канделябры. Он надеялся, что Габи знает расположение, потому что в таком доме искусства поспешный уход даже при его волчьем чувстве ориентации вызвал бы у него некоторые затруднения. Наконец они вошли в быстро заполняющийся зал, еще одно чудо пространства и пропорций, и пожилой служитель показал им их места.
Самые различные ароматы хлынули Майклу в нос. Он заметил, что в громадном зале было прохладно: в целях экономии топлива обогреватели выключали. Габи бегло огляделась вокруг, примечая места, где сидело около дюжины немецких офицеров с подружками. Ее взгляд прошелся по трем-четырем ярусам лож, возвышавшихся одна на другой и соединенных в золоченые башенки с помощью резных колонн, подобно прослойкам огромного и довольно
Майкл это уже знал.
– Терпение, - спокойно сказал он.
– Если Адам получил записку, он здесь будет. Если нет... то нет.
– Он взял руку Габи и стиснул ее.
– Ты прекрасно выглядишь, - сказал он ей.
Она пожала плечами, не успокоенная комплиментом.
– Мне не очень привычно одеваться подобным образом.
– Мне тоже.
Он был в безукоризненной белой рубашке под серым костюмом, с галстуком приглушенных серо-розовых тонов, с жемчужной булавкой, которую Камилла дала ему "на счастье". Он глянул на третий ярус; оркестр уже настраивался, а Адама все не было. Сотня причин могла помешать этому делу, подумал он. Гестаповцы могли обыскать его плащ, когда он пришел на работу. Записка могла выпасть. Адам мог просто повесить плащ и даже не заглянуть в карман. Нет, нет, сказал он себе. Просто жди и смотри.
Свет начал угасать. Тяжелый красный занавес раздвинулся, и началось сказание Пуччини о Флории Тоске.
Когда в конце второго акта Тоска в отчаянии убивала кинжалом своего жестокого мучителя, Майкл ощутил, как Габи стиснула его руку. Он опять глянул на третий ярус. Адама не было. Проклятье, подумал он. Хорошо, Адам знает, что за ним следят. Может, он решил, по какой-то причине, сегодня не появляться. Начался третий акт, сцена в тюрьме. Текли минуты. Габи бросила быстрый взгляд на ложу Адама, и Майкл ощутил, как ее пальцы впились в его руку.
Он понял. Адам появился.
– В ложе стоит человек, - зашептала она, приблизив к нему лицо. Он ощутил тончайший винно-яблочный аромат ее волос.
– Не могу разобрать, как он выглядит.
Майкл выждал мгновение. Потом глянул наверх и увидел сидевшую фигуру. Свет рампы, приглушенный до печального полумрака, когда Тоска навещала своего заключенного в тюрьму любовника Каварадосси, блеснул на стеклах очков.
– Я иду наверх, - прошептал Майкл.
– Жди здесь.
– Нет. Я пойду с тобой.
– Ш-ш-ш, - прошипел человек справа от них.
– Жди здесь, - повторил Майкл.
– Я вернусь как можно скорее. Если что-нибудь случиться, я хочу, чтобы ты ушла.
Прежде чем Габи успела запротестовать, он наклонился и поцеловал ее в губы. Между ними прошел импульс, ударив по нервам, словно бы их соединение было прикосновением оголенных проводов. Затем Майкл встал, озабоченно пошел по проходу и покинул зал. Габи уставилась на сцену, ничего не видя и не слыша, все ее внимание было приковано к другой смертельной драме, которой еще только предстояло разыграться.
Майкл поднялся по нескольким широким лестницам. На третьем ярусе стоял на дежурстве молодой театральный служитель в белой куртке, черных брюках и белых перчатках.
– Могу вам чем-нибудь помочь?
– спросил он, когда Майкл проходил мимо.
– Нет, благодарю вас. Я встречаюсь с приятелем.
– Майкл прошел мимо него, нашел дверь розового дерева с номером "шесть" и негромко постучал. Он ждал. Замок щелкнул. Дверь на бронзовых петлях открылась.
А вот и человек по имени Адам, глаза за стеклами очков широко раскрыты от страха.