Час волка

МакКаммон Роберт Рик

Он посмотрел в ее красивые глаза, и его улыбка смягчилась.

– Нет, - мягко сказал он.
– Ты едешь на запад, обратно туда, где у тебя хорошо знакомая работа, которую ты делаешь отлично.

Она хотела было протестовать, но Майкл приложил палец к ее губам.

– Ты сделала для меня все, что могла. Но сама ты к востоку от Парижа не выживешь, а я не могу все время быть тебе охраной.

Он заметил, что под ногтем пальца, прижатого ко рту Габи, запеклась кровь, и быстро убрал его.

– Единственная причина, почему я беру с собой его, в том, что я заключил с ним сделку.

– Да уж, точно заключил, - пропищал Мышонок.

– И я ее выполню. Но в одиночку я всегда действую лучше. Ты

понимаешь?
– спросил он Габи.

Конечно, она не понимала. Пока. Но со временем она должна понять; когда война окончится, и она повзрослеет, станет матерью, а там, где землю когда-то давили гусеницы немецкого танка, у нее будет виноградник, на обязательно поймет. И будет рада тому, что Майкл Галатин дал ей будущее.

– Когда мы сможем уехать?
– Майкл переключился на Камиллу, чей мозг лихорадочно прорабатывал варианты путешествия из Парижа к больному сердцу Рейха.

– Через неделю. Это самое ранее, когда я смогу вывезти вас отсюда.

– Четыре дня, - сказал он ей и подождал, пока она не кивнула со вздохом.

Домой!
– подумал Мышонок, у которого от возбуждения закружилась голова.
– Я еду домой!

Это самая распроклятая кутерьма, в какую я когда-либо попадала в своей жизни, подумала Камилла. Габи потонула в противоречиях; ее тянуло к чудом избежавшему смерти мужчине, который был перед ней, но она любила свою страну. А у Майкла было две заботы. Одна была о Берлине, а другой была фраза, ключ к тайне: "Стальной Кулак".

В спальне, когда свечи догорали, Габи легла на постель из гусиного пуха. Майкл склонился над ней и поцеловал в губы. Они на время прильнули друг к другу горячими губами, а потом Майкл предпочел раскладушку и лег поразмыслить о дальнейшем.

Ночь продолжалась, рассвет начал окрашивать небо розовыми отблесками пламени.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. БЕРСЕРКЕР

1

Моя рука!
– испуганно подумал Михаил, садясь на своей постели из сена. Что с моей рукой?

Во мраке подвала белого дворца он чувствовал, как его правую руку дергает и жжет, будто вместо крови по ее артериям течет жидкий огонь. Боль, разбудившая его, усиливалась, распространяясь от предплечья на плечо. Пальцы его скручивало, выворачивало, и Михаил стиснул зубы, чтобы сдержать крик. Он схватил себя за запястье, потому что пальцы у него судорожно дергались, и собрал их в кулак; ему были слышны тихие слабые потрескивания, с каждым из них в него будто бы вонзался еще один болезненный укол. Лицо у него покрылось потом. Он не осмеливался плакать, потому что его бы высмеяли. В следующие мучительные секунды кисть руки у него стала искривляться и менять форму, превращаясь в причудливую темную штуку на его запястье, белом и дергавшемся. Боль доводила его до крика, но все, что могло выдавить его горло, был всхлип. Из мякоти на его руке образовались полоски черной шерсти, они обволокли запястье и предплечье Михаила подобно ленточкам. Пальцы с хрустящими звуками уходили внутрь суставов, костяшки меняли форму. Михаил раскрыл рот, готовый заорать, рука его была покрыта черной шерстью, а там, где у него были пальцы, появились кривые когти и мягкие розовые подушечки. Волна черной шерсти поднялась вверх по предплечью, охватила локоть, и Михаил понял, что в следующий момент ему надо бы вскочить и бежать с криком к Ренате.

Но момент прошел, а он не шевельнулся. Черная шерсть заструилась, стала уходить назад в мякоть, отдавая саднящей колющей болью, а пальцы опять затрещали и удлинились. Кривые когти убрались под кожу, оставляя человеческие ногти. Поверхность руки изменилась, стала белой, как луна, и пальцы повисли странными мясистыми отростками. Боль уменьшилась, потом исчезла. Все это продолжалось, наверное, секунд пятнадцать.

Михаил вобрал в себя воздух и едва всхлипнул.

– Превращение, - сказал Виктор, сидевший на корточках в футах

семи от мальчика.
– Оно к тебе приближается.

Два больших истекающих кровью зайца лежали на камнях возле него.

Михаил вскочил, ошеломленный. Голос Виктора сразу же разбудил Никиту, Франко и Олесю, которые спали, свернувшись калачиками, поблизости. Поля, ум которой все еще был слаб после смерти Белого, зашевелилась на подстилке из сена и открыла глаза. Позади Виктора стояла Рената, которая бдительно следила за всеми эти три дня, с той самой поры, когда он ушел выслеживать того, кто убил брата Поли. Виктор встал, величественный в своих покрытых снежной коркой одеждах, высеченные погодой морщины и складки на его бородатом лице блестели от таявшего снега. Огонь едва теплился, дожирая остатки сосновых веток.

– Пока вы спите, - сказал он им, - по лесу гуляет смерть.

Виктор собрал их в кружок, дыхание его было заметно в холодном воздухе. Кровь зайцев уже замерзла.

– Берсеркер, - сказал он.

– Что?
– Франко встал, неохотно отделяясь от теплой беременной Олеси.

– Берсеркер, - говорил Виктор.
– Волк, который убивает из-за любви к убийству. Тот, который зарезал Белого.
– Он посмотрел на Полю своими янтарными глазами; она все еще была отравлена печалью и оставалась совершенно безучастной ко всему.
– Волк, который убивает из-за любви к убийству, - сказал он.
– Я нашел его след примерно в двух верстах к северу отсюда. Он - огромный, весит, наверное, пудов пять. Он двигался к северу ровным скоком, поэтому я смог проследить его следы.

Виктор сел на колени у слабого огонька и стал греть руки. Лицо его омывали трепетавшие розовые огоньки.

– Он очень ловкий. Каким-то образом он учуял меня, и мне пришлось быть все время внимательным, стараться, чтобы ветер всегда дул мне в лицо. Он не собирался позволить мне обнаружить его логово; он повел меня через болото, и я чуть не провалился в том месте, где он подломил лед, чтобы тот не устоял подо мной.
– Он слабо улыбнулся, наблюдая за огнем.
– Если бы я не учуял его мочу на льду, я бы уже был мертв. Я знаю, что он рыжий: я нашел клочки его шерсти, зацепившиеся за колючки. Вот что я узнал о нем. Он потер руки, массируя побитые костяшки пальцев, и встал.
– Его охотничья территория скудеет. Он хочет завладеть нашей. Он знает, что для этого ему нужно перебить всех нас.
– Он обвел взглядом сидящую кружком стаю.
– С этого момента никто не выходит в одиночку. Даже за пригоршней снега. Будем охотиться парами и всегда следить до рези в глазах, чтобы не терять друг друга из виду. Понятно?
– Он дождался, чтобы Никита, Рената, Франко и Олеся кивнули. Поля по-прежнему сидела с отсутствующим взглядом, в ее длинных каштановых волосах торчали соломинки. Виктор глянул на Михаила. Понятно?
– повторил он.

– Да, сударь, - быстро ответил Михаил.

Время кошмарных дней и ночей миновало. В то время как тело Олеси полнело, Виктор учил Михаила по пыльным книгам в огромном зале. У Михаила не было трудностей с латинским и немецким, но английский застревал у него в горле. Он был и в самом деле совсем иностранным языком.

– Произношение!
– гремел Виктор.
– Это надо произносить как "ин"! Говори!

Английский язык был джунглями терний, но мало-помалу Михаил пробивал в них тропу.

– Мы будем читать вот из этой книги, - сказал однажды Виктор, открывая огромный иллюстрированный рукописный фолиант, написанный по-английски, страницы которого были оформлены как свитки.
– Слушай, сказал Виктор и стал читать:

Я, вдохновленный свыше, как пророк,

В мой смертный час его судьбу провижу.

Огонь его беспутств угаснет скоро:

Пожар ведь истощает сам себя.

Дождь мелкий каплет долго, ливень - краток;

Все время шпоря, утомишь коня;