Час волка

МакКаммон Роберт Рик

Глотая быстро, можешь подавиться.

Тщеславие - обжора ненасытный,

И, снедь пожрав, начнет глодать себя.

Он поднял взгляд.

– Ты знаешь, кто это написал?

Михаил покачал головой, и Виктор назвал имя.

– Теперь повтори его, - сказал он.

– Шэк... Шэки... Шэкиспер.

– Шекспир, - поправил Виктор.

Он прочитал еще несколько строк голосом, в котором чувствовалось благоговение:

Счастливейшего племени отчизна,

Сей мир особый, дивный сей алмаз

В серебряной оправе океана,

Который словно замковой стеной

Иль рвом защитным ограждает остров

От зависти не столь счастливых стран;

То Англия, священная земля,

Взрастившая

великих венценосцев.

Он посмотрел Михаилу в лицо.

– Так что есть страна, где не казнят учителей, - сказал он.
– Пока еще, по крайней мере. Я всегда хотел увидать Англию - там человек может жить свободно.
– В глазах его отразился яркий отблеск далеких огней.
– В Англии не сжигают книг и не убивают за любовь к ним.
– Он резко вернулся к теме.
– Но, впрочем, я никогда ее не видел. А ты - можешь. Если когда-нибудь уйдешь отсюда, езжай в Англию. Сам тогда и узнаешь, такой ли это благословенный край. Правильно?

– Да, сударь, - согласился Михаил, не совсем понимая то, с чем соглашался.

А после того, как по лесу прошла помелом серая мгла одной из последних вьюг, в Россию пришла весна; сначала проливными дождями, а затем повсеместной зеленью. Сны Михаила стали фантастическими: он бежит на четырех лапах, тело его со свистом рассекает воздух над темной местностью. Когда он просыпался от них, то дрожал и был в поту. Иногда он успевал мельком заметить вид черной шерсти, покрывавшей руки, грудь и ноги. Кости у него ломило, как будто их регулярно ломали и опять сращивали. Когда он слышал завывающие, отдающиеся эхом голоса перекликавшихся между собой Виктора, Никиты или Ренаты во время охоты, горло его сжималось и сердце болело. Превращение надвигалось на него, медленно и неотступно, превращение начинало его захватывать.

В одну из ночей раннего мая Олеся стала корчиться и вскрикивать. Тогда Поля и Никита стали держать ее, свет, казалось, прыгал, а окровавленные руки Ренаты извлекли двух новорожденных. Михаил видел их, пока Рената не пошепталась с Виктором и не завернула тела в тряпки; одна из слабых крошек, миниатюрное подобие человека, была без левой руки и ноги и словно бы искусана. У второго трупика, задохнувшегося от пуповины, были когти и клыки. Рената туго спеленала тряпками мертвые тельца, прежде чем Олеся и Франко их увидели. Олеся подняла голову, пот блестел на ее лице, и прошептала:

– Они - мальчики? Они - мальчики?

Михаил ушел прочь раньше, чем Рената ей ответила. Позади него раздался вопль Олеси, в коридоре он чуть не налетел на Франко; тот грубо отшвырнул его в сторону, спеша мимо.

Когда взошло солнце, они отнесли спеленатых малышей к местечку в полуверсте на юг от белого дворца: в сад, сказала Рената Михаилу, когда он спросил ее. В сад, сказала она, где лежат все малыши.

Это было место, окруженное высокими березами, и на мягкой, покрытой опавшими листьями земле лежали выложенные из камней прямоугольники, отмечавшие захороненные тела. Франко и Олеся опустились на колени и вдвоем стали выкапывать руками могилки, в то время как Виктор держал трупики. Вначале Михаил думал, как это жестоко, потому что Олеся всхлипывала и слезы катились по ее лицу, когда она копала, но через некоторое время ее плач прекратился и она заработала быстрее. Он понял, в чем суть обычая стаи хоронить мертвых: слезы уступали работе мышц, пальцы разрывали землю все решительнее. Франко и Олесе было позволено выкопать так глубоко, как им хотелось, а потом Виктор уложил тельца в могилки, и их засыпали сверху землей и листьями.

Михаил окинул взглядом все выложенные из камней маленькие квадратики. В этой части сада были только дети; подальше, в тени высоких деревьев, могилы были побольше. Он понял, что где-то там лежал Андрей, так же как и те члены стаи, которые умерли до того, как был укушен Михаил. Он видел, как много уже умерло детей: их было больше тридцати. Ему пришло в голову, что стая продолжает

попытки обзавестись детьми, но младенцы всегда умирают. Может ли быть новорожденный получеловеком-полуволком?
– думал он, когда теплый ветерок шевелил ветви. Он не мог представить, как бы тело младенца могло вынести подобную боль; если какой-то младенец действительно выжил бы после такой муки, он должен был бы оказаться очень крепок духом.

Франко и Олеся разыскали камни и обложили ими могилки. Виктор не произнес ни слова, ни к ним, ни к Богу; когда работа была завершена, он повернулся и зашагал прочь, его сандалии хрустели по корке палой листвы. Михаил видел, как Олеся взяла Франко за руку, но он оттолкнул ее руку прочь и зашагал один. Она мгновение постояла, глядя ему вслед, солнечные лучи отблескивали в ее длинных золотистых волосах. Михаил увидел, как губы у нее дрогнули, и подумал, что сейчас она опять заплачет. Но она встала, распрямилась, глаза ее сузились от холодного презрения. Он видел, что между ней и Франко любви уже не было: вместе с погребенными детьми ушла и вся страсть. Или, вероятно, Франко о ней думал теперь гораздо меньше. Михаил смотрел на нее, как она, казалось, росла перед его глазами. Затем голова ее повернулась, льдисто-голубые глаза уставились на него. Он, не шевелясь, смотрел прямо на нее.

Олеся сказала:

– У меня будет мальчик. Будет.

– Твое тело устало, - сказала ей Рената, стоя позади Михаила. Он понял, что взор Олеси был устремлен на Ренату.
– Подожди следующего года.

– У меня будет мальчик, - твердо повторила она.

Ее взор перешел на Михаила и задержался. Он ощутил собственное волнение и напряженность в потайном месте. А потом она резко повернулась и покинула сад, следуя за Никитой и Полей.

Рената стояла над свежими могилками. Она покачала головой.

– Малышечки, - нежно сказала она.
– Ох, мальчишечки. Надеюсь, у вас будут хорошие братишки на небесах.
– Она оглянулась на Михаила.
– Ты меня ненавидишь?
– спросила она.

– Ненавижу тебя?
– Вопрос изумил его.
– Нет.

– Я бы тебя вполне поняла, если бы ты ненавидел, - сказала она.
– В конце концов, именно я ввела тебя в эту жизнь. Я ненавидела ту, что покусала меня. Она лежит там, с самого края.
– Рената кивнула в сторону тени.
– Я была замужем за сапожником. Мы ехали на свадьбу моей сестры. Я сказала Темке, что он перепутал поворот, но разве он слушал меня? Конечно, нет.
– Она жестом показала в сторону больших камней.
– Темка умер при превращении. Это было... двенадцать весен назад, мне кажется. Он все-таки не был здоровым мужиком; из него получился бы жалкий волк. Но я его любила.
– Она улыбнулась, но улыбка не задержалась.
– У каждой могилы своя история, но некоторые из них появились даже раньше, чем здесь оказался Виктор. И потому кажется, что они - немые загадки, а?

– Сколько уже... стая живет здесь?
– спросил Михаил.

– О, я не знаю. Виктор говорит, что старик, умерший за год до моего появления, жил здесь двадцать лет, и старик тот знал других, которые пробыли здесь еще дольше. Кто знает?
– она пожала плечами.

– А хоть кто-нибудь здесь родился? И выжил?

– Виктор говорит, что слышал о семерых-восьмерых, которые родились и выжили. Конечно, со временем и они умерли. Но большинство детей или рождались мертвыми, или умирали через несколько недель. Поля уже прекратила свои попытки. И я тоже. Олеся пока еще достаточно молода, чтобы поупрямиться, да и стольких детей она уже похоронила, что теперь сердце у нее должно быть, как один из этих камней. Что же, я сочувствую ей. Рената оглядела сад кругом и посмотрела вверх, на высившиеся березы, сквозь которые пробивалось солнце.
– Я знаю твой следующий вопрос, сказала она, прежде чем Михаил смог его задать.
– Ответ - нет. Никто из стаи никогда не покидал этого леса. Это - наш дом, и всегда будет нашим домом...