Час волка
Шрифт:
– Франко, ты заступишь в первую смену для наблюдения или я?
– Ты за старшего, - сказал он.
– Делай, как хочешь.
– Ладно. Ты заступишь в первую смену. Когда подойдет время, я тебя сменю.
– Рената села у огня - новый правитель.
Франко шепотом выругался; ему не доставляло удовольствия подолгу сидеть в башне, с окнами без стекол и холодными вихрями, но держать наблюдение было важной обязанностью, и все исполняли ее по очереди. Он гордо прошествовал прочь, Михаил с Олесей пошли набрать снега, а Рената оперлась подбородком на руку, с беспокойством думая о мужчине, которого любила.
5
Посреди ночи буря как-то разом стихла. Она ушла, оставив лес покрытым
Наступило время завтрака.
– Боже, какой холод!
– сказал Франко, когда они с Михаилом пробирались через белую пустыню, где прежде была зеленая чаща.
Михаил не ответил; на разговоры уходило слишком много энергии, скулы его свело от мороза. Он оглянулся назад, метров на пятьдесят, на белый дворец; его на белом фоне уже почти не было видно.
– Проклятое место!
– сказал Франко.
– Вся эта страна сволочная! Сволочь Виктор, и сволочь Никита, сволочь Олеся и суперсволочь Рената! Что она о себе думает, приказывая мне рыскать по округе, как мальчишке на посылках?
– Мы никогда ничего не найдем, - спокойно сказал Михаил, - если вы будете так шуметь.
– Черт, здесь ничего живого нет! Как это мы должны найти еду? Сотворить ее? Я не Господь Бог, это уж точно!
– Он остановился, нюхая воздух, в носу у него щипало от холода, и его обоняние ухудшилось.
– Если Рената за старшего, почему она не найдет еду? Ответь мне на это!
Отвечать нужды не было. Они тянули жребий, обломки прутиков от костра, кому идти на поиски еды. Михаил действительно вытянул самый короткий, а Франко следующий, едва ли длиннее.
– Все, что здесь есть живого, - продолжал Франко, - зарылось в свои норы, сберегая тепло. Так и нам надо бы делать. Понюхай воздух? Видишь? Ничего.
Как будто в доказательство того, что Франко ошибался, из снега у них под носом выскочил заяц с чуть сероватым мехом, рванул в сторону полузанесенных деревьев.
– Вон!
– сказал Михаил.
– Смотри!
– У меня глаза застыли.
Михаил остановился и обернулся к Франко.
– Ты, что, не собираешься превращаться? Его можно поймать, если превратишься.
– К черту!
– Щеки у Франко пошли красными пятнами.
– Слишком холодно для превращения. Мои яички замерзнут, если уже не замерзли.
Он сунул туда руку и проверил.
– Если ты не превратишься, мы ничего не поймаем, - напомнил ему Михаил.
– Трудно, однако, тебе будет поймать этого зайца, если...
– Ага, теперь ты мне приказываешь, да?
– возмутился Франко.
– Слушай меня, говнюк: ты вытянул самый короткий прут. Ты вот давай и превращайся, и лови что-нибудь для нас. Пора бы уже перестать быть обузой!
Эта фраза уязвила Михаила, потому что он знал, что в этом есть правда. Он пошел дальше, обняв себя руками для тепла, его сандалии скрипели по покрытому настом снегу.
– Ну, что же ты не превращаешься?
– язвил Франко, источая злобу. Он пошел за мальчиком.
– Что же ты не превращаешься, чтобы научиться догонять зайцев и выть на сволочную луну как маньяк?
Михаил не отвечал. Он не знал, что сказать в ответ. Он поискал глазами зайца, но тот скрылся в белизне. Он глянул назад на белый дворец, который, казалось, мерцал как далекий мираж; между небом и землей все было одного оттенка. Опять крупными хлопьями повалил снег, и если бы Михаил не чувствовал себя сейчас замерзшим, несчастным и никому не нужным, он бы подумал, какие эти хлопья красивые.
Франко в нескольких саженях от него остановился и
– Может, Виктору нравится такая жизнь, - угрюмо сказал он, - и, может, Никите тоже, но кем они были до этого? Мой отец был богатым, и я был сыном богатого человека.
– Он покачал головой, снег сыпался на его раскрасневшееся лицо.
– Мы ехали в повозке навестить родителей отца. Нас застала пурга, очень похожая на вчерашнюю. Моя мать замерзла насмерть. А затем мой отец, мой младший брат и я нашли избушку, недалеко отсюда. Ну, теперь ее уже нет: много лет назад она от снега обвалилась.
– Франко поглядел вверх, ища солнце. И не нашел его.
– Мой младший брат все плакал и плакал, а затем умер, - сказал он.
– Под конец он уже не мог даже открыть глаза - веки смерзлись. Мой отец знал, что нам там было не выжить. Чтобы выжить, нужно было найти деревню. Поэтому мы пешком тронулись в путь. Я помню... на нас обоих были меховые шубы и дорогая обувь. На моей рубашке была монограмма. У отца - кашемировый шарф. Но ничего из этого нас не согревало, ничего, потому что в лицо дул пронизывающий воющий ветер. Мы нашли овраг, в котором не было ветра, и пытались разжечь костер, но хворост был покрыт льдом.
– Он посмотрел на Михаила.
– Ты знаешь, чем мы пытались разжечь огонь? Деньгами из отцовского бумажника. Они горели очень ярко, но тепла не давали. Чего бы мы только ни отдали за ведерко угля! Мой отец, сидя, замерз насмерть. Я стал в семнадцать лет сиротой и знал, что умру, если не найду хоть какой-то кров. И тогда я пошел, надев на себя обе шубы. Далеко я уйти не успел, на меня напали волки.
– Он опять подул на руки и пошевелил пальцами.
– Один из них укусил меня за руку. Я с такой силой ударил его по морде, что вышиб ему три зуба. Этот гад, его звали Иосиф, после этого повредился в уме. Они разорвали на куски моего отца и сожрали его. Они, наверно, сожрали точно так же и мать, и младшего брата. Я никогда не спрашивал.
– Франко еще раз оглядел однообразное небо и стал смотреть, как падает снег.
– Они взяли меня в стаю как производителя. Потому же, почему взяли и тебя.
– Производителя?
– Делать детей, - пояснил Франко.
– Стае нужны волчата, иначе она вымрет. Но дети почему-то не выживают.
– Он пожал плечами.
– Может быть, Господь Бог знает, в конце концов, что делает.
– Он глянул в сторону дерева, где скрылся заяц.
– Послушаешь Виктора, так получается, что наша жизнь благородна и мы должны гордиться тем, какие мы есть. Я не нахожу ничего благородного в том, чтобы иметь шерсть на заднице и обгладывать окровавленные кости. Будь проклята такая жизнь.
– Он набрал слюны и плюнул на снег.
– Ты давай, превращайся, - сказал он Михаилу.
– Бегай на четырех лапах и писай на деревья. Бог родил меня человеком, и я не хочу быть другим.
Он повернул назад и поплелся к стенам белого дворца, что были в семидесяти аршинах от них.
– Погоди!
– позвал Михаил.
– Франко, погоди!
Но Франко не остановился. Он глянул на Михаила через плечо.
– Принеси нам хорошего сочного зайца, - ядовито сказал он.
– Или, если тебе повезет, может, накопаешь нам жирных корешков. Я возвращаюсь и постараюсь добыть...
Франко не закончил предложения, потому что в этот миг то, что казалось снежным бугорком в нескольких аршинах справа от него, разом рассыпалось и оказалось уже прыгнувшим огромным рыжим волком, который сомкнул челюсти на ноге Франко. Кости со звуком револьверного выстрела треснули, когда берсеркер свалил Франко с ног, а клыки его провели по телу красные полоски. Франко раскрыл рот, чтобы кричать, но оттуда вышел только хрип.