Чаша и Крест
Шрифт:
— Ну что же, на север так на север. В Вандер так в Вандер, — рассудительно сказал Дерек,
— Говорят, что зимнее небо там напоминает черный колодец, и солнце не восходит по нескольку недель, — пробормотал Санцио. Он с надеждой покосился на меня, как на знатока тех мест, словно рассчитывая, что я опровергну его слова.
— Я не слишком хорошо помню, — сказал я честно. — Я видел, что небо там горит как самый яркий костер. Еще ярче, чем сейчас. Еще там хрустальные ледяные водопады. И горы покрыты серебристым мхом.
— Не
— Не в Ташир же в самом деле ехать, — пробормотал я, оправдываясь.
— Гвендор собирается строить новую Эмайну? — заинтересованно спросил Жозеф.
— По крайней мере, говорят, что в Вандере достаточно пустующих земель.
Мы помолчали, задумчиво глядя в небо и передавая по кругу кожаную флягу с остатками вина. От погружения в себя нас отвлекли только нестройные вопли, послышавшиеся с левого борта. По трапу достаточно неуверенной походкой, держа друг друга за плечи и подпираемые с обеих сторон Мэй и Тарьей, поднимались Жерар с Джулианом. Один держал в руке факел, другой — точно такую же кожаную флягу, как у нас. Они невпопад, но дружно голосили:
Что же тоска нам сердце гложет,
Что мы пытаем бытие?
Лучшая девушка дать не может
Больше того, что есть у нее.
Все мы знавали злое горе,
Бросили все заветный рай,
Все мы, товарищи, верим в море,
Можем отплыть в далекий Китай.
— А что такое Китай? — с любопытством спросил Дерек.
— Ты что, не знаешь? Это же песня из новой пьесы Люка. Китай — это такая вымышленная страна, где живет много одинаковых людей, ими правит большой дракон, а они все ему поклоняются, — пояснила Мэй…
— А, вот вы где сидите! — заорал Жерар, приветственно размахивая флягой. — Караулите Гвендора? Боитесь, что кто-нибудь из них опять сбежит?
— Ошибаешься, — спокойно сказал Бэрд. — Мы просто смотрим на фейерверк.
Глава совета старейшин Понтиус на небо взглянул только мельком и слегка поморщился, вспомнив, каких денег стоило это разноцветное великолепие. Но сейчас, с исчезновением круаханской эскадры, значительным ослаблением Эбры и капитуляцией Круахана, открывались настолько захватывающие дух торговые перспективы, что Понтиус быстро отвернулся от раскрытого окна, за которым грохотал фейерверк.
— Начнем наше совещание, сьеры, — сказал он, торжественно складывая руки на животе, — времени терять нельзя.
Он внимательно осмотрел сидящих на длинным столом старейшин.
— Я бы хотел видеть здесь мессира Гвендора. Мне думается, нам стоит обсудить с ним некоторые вещи. Не могли бы вы пригласить его сюда?
— Полагаю, — с легким поклоном сказал магистр Олли, тонко улыбаясь, — что в ближайшее время мессир Гвендор вряд ли сможет прийти. Он несколько… в общем, занят.
Герцог Мануэль не отрываясь следил за фейерверком со
— Ах, — сказал он с глубоким вздохом, — как это зрелище прекрасно и недолговечно. Как твоя любовь.
Люк что-то неясно пробурчал из глубины комнаты, завязывая на талии пояс с длинными кистями.
— Ты действительно хочешь уехать с ними? — с тоской продолжал Мануэль, заламывая руки. Бокал выпал вниз на мраморные плиты и разбился, но герцог даже не обратил внимания.
— Мани, мы ведь уже все обсудили, — мягко, но с нарастающим раздражением сказал Люк. — Мне надо время от времени менять обстановку, чтобы сохранять вдохновение.
— И кому теперь ты будешь посвящать свои стихи? — в голосе герцога слышались слезы. — Этому мрачному изуродованному магистру? Или рыжей бестии Рандалин?
— Обоим, — весело ответил Люк, цепляя шпагу к поясу. Он выглянул с балкона вниз, в гавань, и отыскал глазами орденский флагман. На палубе ярко горели факелы и было видно, как несколько фигур кружатся в танце, взявшись за руки. Сидящие вокруг хлопали в ладоши, дружно раскачиваясь в такт музыке. — Может, когда-нибудь я и вернусь. Не грусти, Мани.
Мануэль снова прижал руки к груди, подняв глаза на фейерверк. В его отсветах было ясно видно, как через некоторое время к пляшущим на палубе присоединлась еще одна фигурка, и столпившиеся вокруг радостно вскинули руки в приветствии. Но все звуки, доносящиеся из гавани, перекрывал громкий треск золотых и серебряных нитей, сплетающихся в небе над Валленой.
— Знаешь, — его губы дрогнули в улыбке возле щеки Рандалин, и рука, лежащая на ее спине, чуть напряглась, — если бы мне сейчас сказали: ты должен будешь заново пережить Рудрайг, все войны и свои увечья, но зато в конце тебя ждет вот это… Я бы, наверное, согласился.
— Не смей так говорить. Никогда, — она спрятала лицо в изгибе между его плечом и шеей.
— Ты опять плачешь.
— Нет, — она замотала головой, щекоча его плечо локонами.
— Вьеви…
— Что?
— Ничего. Просто — Вьеви. Мне казалось, что я навсегда потерял право так тебя называть.
— Ты можешь называть меня, как тебе захочется.
— Правда? Например — несравненный свет моих очей. Или — солнце всей моей жизни.
— Слишком похоже на произведения Люка.
— В общем-то, он ведь мой друг. Я должен был взять от него все самое лучшее.
— А ты знаешь, что он собирается ехать с нами?
— Бедный Мануэль, — искренне сказал Гвендор.
Рандалин неожиданно приподнялась на локте.
— Если уж мы заговорили о Люке? Тебе не кажется, что под окном отчетливо слышен его голос?
Она спрыгнула с постели, и схватив первое попавшееся под руку — между прочим, это был белый магистерский плащ Гвендора, высунулась в окно, рискуя свалиться на головы сидящим внизу.