Чаша и Крест
Шрифт:
— Вот за что не люблю орденских писак, — снова неожиданно громко заявил Фарейра. — Приходят, лезут в душу в надежде собрать материал для своего бумагомарания. А потом глядишь — в следующей хронике ты говоришь и делаешь такое, о чем никогда даже не думал.
Он сделал попытку заснуть и долго ерзал в кресле, пытаясь устроиться поудобнее.
— Шел бы ты отсюда, — сказал он наконец. — Не мешай людям разговаривать.
Я мог поклясться, что когда я вошел, в зале царило полное молчание, но возражать Фарейре было настолько же смело и глупо, как самому Ронану. Поэтому я поднялся.
— Спокойной ночи, —
А на следующий день приехали Ронан и Лоциус, и появилось неожиданно столько дел, что было совершенно некогда думать о непонятных событиях прошедшего дня. Ближе к вечеру в кабинете Фарейры собралось совещание в узком кругу, на которое я был допущен как летописец и секретарь. А так кроме Ронана, Лоциуса, Фарейры и Гвендора никого не было. Фарейра то и дело прикладывался к большой кружке с пивом, снимая последствия прошлого вечера, пыхтел, отдувался и громко заявлял, что никогда больше не будет покупать коньяк у такого-то купца. Гвендор был таким же собранным и спокойным, как всегда, и глаза его смотрели настолько ясно и прямо, что я невольно начал думать, что вчерашняя сцена мне просто приснилась. В любом случае, если он и страдал от похмелья — то заметить это было невозможно, как впрочем и любые другие проявления его чувств и ощущений.
Тем более что Ронан был погружен в какие-то постоянные мысли, мало что замечал вокруг и был слегка рассеян, так что даже не стал укорять Фарейру за его бесконечные возлияния. Он сидел в кресле у камина и вместо того, чтобы просматривать лежащие перед ним бумаги, то и дело принимался скручивать их в трубочку, а потом торопливо разглаживать.
Лоциус в кресло даже не сел, а расхаживал по кабинету туда-сюда. Мне показалось, что его судорога стала еще сильнее, хотя в остальном он выглядел как всегда — безупречно одетый, волосы тщательно уложены, и еле различимый тонкий запах духов исходил от его кружевного воротника. Он подчеркнуто изящно раскланялся с Гвендором, и я ничего не мог прочитать в его прозрачных глазах, как ни старался.
Разговор никто не начинал — все вопросительно посматривали на Ронана и слушали бесконечные рассказы Фарейры о его тяжбах с купцами, которые все жулики и стяжатели. Лоциус мягко улыбался своей самой опасной улыбкой, а Гвендор хранил обычное сдержанное молчание.
Наконец Ронан оторвался от бумаг, небрежно швырнув их на стол.
— Ладно, мессиры. — сказал он, — делами командорств мы займемся потом. Сейчас у нас самый важный вопрос — орденское золото, потому что от него слишком многое зависит. Мы очень благодарны тебе, — он посмотрел на Гвендора. — за все, что ты сделал для Ордена. Но сейчас у нас есть шанс сделать еще больше. То золото, которое поступает с наших рудников сейчас, годится только на мелкую монету для айнских князьков. А если бы мы смогли выплавлять настоящее золото — благородный металл, достойный украшать властителей Валлены и Эбры, Орден смог бы по-настоящему управлять миром.
Его глаза загорелись, когда он произносил эти слова — видимо, он уже представлял армаду орденских кораблей, пересекающих Внутренний Океан, и склоняющихся в поклоне перед ним султана Эбры и герцога Валлены. Я невольно взглянул на Гвендора — тот чуть заметно пожал плечами.
— Магистрат изучил те формулы, которые ты используешь в своей лаборатории для выплавки золота, — продолжал Ронан, — и в общем все признали, что это единственно возможный путь, и что пока нам не найти другого. Но Лоциус недавно вернулся из айнских библиотек, и он утверждает, что есть еще одна формула, которая позволит значительно улучшить качество золота. Расскажи об этом подробнее, Лоциус.
— Чем рассказывать, мессир, я предпочел бы попробовать на практике, — отозвался Лоциус, поворачиваясь на каблуках. — Если господин Гвендор будет любезен настолько, что пустит нас в свою неприкосновенную лабораторию.
Гвендор как раз раскуривал короткую трубку и, казалось, был полностью поглощен выдуванием первых колец дыма. Он медленно вытащил мундштук изо рта и произнес, ни на кого особенно не глядя:
— Пока я не буду досконально знать, что именно вы собираетесь там делать, моя лаборатория останется для вас запертой.
— Лоциус! Гвендор! — воскликнул Ронан, подаваясь вперед. Он все-таки не вскочил на ноги, хотя был близок к тому. — Не забывайте, что речь идет о благе Ордена, а не о ваших взаимоотношениях!
— О мессир, — Лоциус низко поклонился, прижав обе руки к груди, — если бы я не стремился к благу Ордена, разве я приехал бы сюда? Я построил бы в Айне собственную лабораторию, привез бы туда образец руды и сделал бы свое золото, а потом предъявил бы его магистрату. Однако я отправился в Ташир, надеясь на помощь и сотрудничество со стороны господина Гвендора и полагая, что он в такой же степени, как и я, увлечен благом Ордена. Значит ли это, что я заблуждался?
— Покажите мне ваши формулы, — невозмутимо сказал Гвендор, не меняя выражения лица, — и я поверю в вашу увлеченность благом Ордена.
— Если я правильно вас понял, командор Альбы, — сказал Лоциус, дернув плечом, — пока что вы сомневаетесь в том, что руководит моим поступками?
Гвендор опять пожал плечами, ничего не ответив.
Судорога снова скрутила лицо Лоциуса, исказив его на мгновение до неузнаваемости, так что он был даже вынужден схватиться рукой за сведенное левое плечо. Некоторое время он тяжело дышал, пережидая приступ, но когда вновь заговорил, голос его звучал еще более сладостно, чем всегда.
— Мессир. — сказал он, — только ваше присутствие удержало меня от желания вызвать господина Гвендора на поединок, потому что он только что нанес мне самое страшное оскорбление, которое только возможно. Не говорит ли тот факт, что он произнес его с такой легкостью, о его абсолютном незнании орденских правил и обычаев?
Я слегка побледнел, закусив кончик пера. Действительно, единственная причина, по которой разрешались поединки, это если кто-то обвинял другого в пренебрежении к благу Ордена. Правда, поединок между членами магистрата — случай совершенно неслыханный, описываемый только в древней истории.