Чаша кавалера
Шрифт:
Потому констебль поехал дальше. Но более внимательное обследование того, что он видел лишь мельком, изрядно удивило бы любого друга мисс Илейн М. Чизмен.
Тем вечером, после скудного и малоаппетитного обеда, Илейн Чизмен поднялась в свою маленькую целомудренную комнатку, где сделала несколько записей на основании показаний, собранных в деревне. Мисс Чизмен жестоко страдала, хотя не от физических травм, но от унижения, причиненного падением через люк в сцене театра «Мажестик». Было невозможно не сочувствовать ей и не разделять ее гнев по адресу некоего старого грешника.
Покончив с записями, мисс Чизмен увидела, что остается еще час до отхода ко сну в десять. Поэтому она начала читать новую книгу под названием «Наш долг перед государством», опубликованную не под истинным именем автора, а под латинским псевдонимом типа Senatus Populusque Romanus [41] или чего-то в этом роде.
Но «Наш долг перед государством» странным образом не мог завладеть ее вниманием. Отложив его в сторону, Илейн погрузилась в раздумье. Не следует думать, что этой хорошенькой женщине с густыми золотистыми волосами и прекрасной фигурой были полностью недоступны лирические эмоции. Хотя она не была официально помолвлена, но уже несколько лет между ней и профессором Хируордом Уэйком, преподававшим экономику в Хайгейтском университете, существовало нечто вроде молчаливого уговора.
41
Сенат римского народа (лат.).
Было бы слишком сентиментальным носить с собой фотографию профессора Уэйка в рамке. Но в сумочке Илейн Чизмен лежал неплохой его снимок. Она достала его и задумалась. Профессора Уэйка никак нельзя было назвать некрасивым — его лицо, безусловно, выигрывало в сравнении с почти уродливой физиономией конгрессмена Харви. И все же Илейн как будто не находила особого утешения в фотографии.
Так как мы не можем знать мысли ни одного персонажа этого повествования, за исключением старшего инспектора Мастерса, предмет ее медитаций должен остаться неописанным. Но Илейн выглядела беспокойной и огорченной. Она размышляла так долго, что вздрогнула, посмотрев на часы.
Но даже тогда выяснилось, что Илейн не склонна ложиться спать. Издав то, что по отношению к кому-либо другому можно было бы назвать глубоким вздохом, она подошла к окну и остановилась там, вдыхая запахи летней ночи и глядя на луну над Суссексом.
С улицы донесся треск, и Илейн снова вздрогнула. Но звук был еле слышным — лишь благодаря тишине он казался резким, как поворот орудия пытки в чьей-то совести. Это было щелканье педалей велосипеда, когда величавый полисмен — еще одно напоминание о законе и совести — проезжал в тени фасадов старых домов.
Констебль Фредерик Джон Хоршем, в свою очередь, едва заметил Илейн. Проехав еще три мили, он оказался у высокой ограды Крэнли-Корт.
До сих пор продвижение констебля Хоршема было неторопливым и величавым. Однако, проезжая мимо ворот этого исторического особняка, он словно получил внезапный удар в спину.
Его правая нога соскользнула с педали, тело вздрогнуло, и он едва не перелетел через руль в канаву, но, спасшись чудом, спешился и посмотрел в сторону Крэнли-Корт.
Кирпичный фасад здания находился в полной темноте. Тем не менее оттуда доносилось пение, больше похожее на свирепый рев:
Пятнадцать человек на сундук мертвеца,Йо-хо-хо и бутылка рому!Пей, и дьявол доведет до конца…И вновь с нечеловеческой яростью и жаждой крови прозвучало жуткое прославление грога.
Констебль Хоршем нахмурился. Последние месяцы о владельце Крэнли-Корт циркулировали странные слухи. Разумеется, звуки были кошмарными, но юридически они не являлись нарушением общественного порядка, так как никто, кроме полисмена, не мог их слышать.
— Это всего лишь сэр Генри, — обратился вслух констебль Хоршем к ночному воздуху. — Так что все в порядке.
Взобравшись на велосипед, достойный представитель полиции графства Суссекс отправился дальше, преследуемый жутким ревом.
Пение не прекращалось почти до часу ночи. В последовавшей затем блаженной тишине где-то далеко-далеко отбивали время часы Черритона, которым отвечал звон церковных часов Грейт-Юборо.
В половине четвертого, когда луна уже скрылась, и черное небо едва заметно начинало сереть, возвещая о приближении рассвета, в темной спальне Крэнли-Холла зазвонил телефон. Он продолжал звонить секунд двадцать, когда древняя кровать с пологом на четырех столбиках наконец заскрипела, послышалось несколько хриплых ругательств, и чья-то рука нашарила кнопку настольной лампы, осветившей взбешенного сэра Генри Мерривейла в пижаме с красно-золотыми вертикальными полосками. Надев очки, он позволил телефону звонить еще несколько секунд, прежде чем поднял трубку, в которой послышался взволнованный голос Вирджинии Брейс:
— Простите, что беспокою вас, сэр Генри, но здесь произошло нечто ужасное! Не могли бы вы как можно скорее приехать в Телфорд?
Людоедское выражение лица Г. М. слегка смягчилось.
— Полегче, куколка моя. Надеюсь, вы не хотите сказать, что кого-то убили?
— Убили? Нет, но…
— Господи, и вы разбудили меня в такой час только для того, чтобы сообщить нечто нечленораздельное?
— Вы не понимаете! Это началось сразу после обеда, когда мистер Мастерс сказал, что видел фальшивомонетчика среди тюльпанов. Правда, это оказался Дженнингс — по крайней мере, так сказал мистер Мастерс — и потом он исчез.
Даже самые кроткие из нас, будучи разбуженными в половине четвертого ночи, едва ли были бы восприимчивы к подобной информации.
— Погодите, куколка! О чем вы говорите?
— После обеда Том, папа и мистер Мастерс пошли прогуляться в голландском саду с южной стороны Телфорда. Они курили сигары. Внезапно мистер Мастерс вскрикнул и побежал по одной из дорожек, но никого не обнаружил. Когда он вернулся…
— Угу? Не останавливайтесь!
— Они спросили, что случилось. Мистер Мастерс сказал, что видел знаменитого специалиста по подлогам, который в состоянии подделать любой английский банкнот и любую подпись так, что их не отличишь от оригинала. Фальшивомонетчик смотрел на него из-за тюльпанов при свете луны.
Боюсь, сэр Генри, Том повел себя не слишком вежливо. «Вы уверены, старший инспектор, — осведомился он, — что не унаследовали никаких причуд вашей тетушки?» Но папа спросил, как выглядит этот мошенник. «Его зовут Прентис Торн, — начал мистер Мастерс. — Возраст — сорок восемь лет. Рост — шесть футов, полдюйма…» И он продолжал перечислять все измерения Бертильона, [42] или как их теперь называют.
Это означало, что Прентис Торн, фигурирующий также под четырьмя вымышленными именами, — высокий худощавый мужчина с темными волосами, карими глазами, высоким лбом, длинным носом и маленьким шрамом с правой стороны подбородка. «Но ведь это описание Дженнингса! — воскликнул Том. — Вы не видели его, потому что он все еще лежит в своей комнате с зубной болью. Этот человек не может быть нашим дворецким!» Тогда мистер Мастерс сказал: «Ох уж эти дворецкие!» — и все началось заново.
42
Бертильон, Альфонс (1853–1914) — французский криминалист, основатель системы приемов судебной идентификации.