Часть первая. Тропы Тьмы
Шрифт:
– -Я тоже за милосердие, я же врач, -- поспешно сказала девушка.
– -Нет. Вы за милосердие для своих, для тех, кого вы избрали и взяли под защиту. И за справедливость к врагам. А так нельзя: уж либо так, либо эдак. Иначе кончится очень плохо!
– -Вот уж от кого не ожидала таких речей, так это от военного... и от революционера! Ведь революция -- это прежде всего установление справедливости к врагам!
– -Революции всегда милосердны, -- покачал головой руководитель коммуны.
– - Озлобиться революционера заставляет подлое и немилосердное сопротивление старого мира, подкреплённое потоками вранья и клеветы. Вот у контры как раз принцип: своим всё, врагам закон, а закон
– -Но как понять, какие это лучшие качества? И когда эти качества действительно лучшие, когда милосердие настоящее, а когда -- простая мягкотелость и нерешительность?!
– -Э, я сам думаю над этим вопросом. Надумал мало...
– - Керн поскрёб пятернёй затылок, затем решительно протянул Ирине исписанные бумажки про честь и право, порядком заляпанные предыдущими читателями. Девушка удивилась, но честно взяла бумажки и принялась вчитываться в буквы, написанные ровным почерком военинструктора.
– -Удивительно, -- сказала она наконец.
– - Простите меня, я и вправду считала вас более... примитивным, что ли. Это было нечестно. И я была неправа. Но... извините, такие вещи, как здесь написано, в каждом конкретном случае нельзя определять в одиночку. Должен быть для важных случаев контрольный орган, совещательный суд, что ли...
– -Это хорошая идея, -- ответил Керн, -- её надо обдумать.
– -Можно мне взять это почитать?
– - спросила Ирина.
– - Я хочу тоже подумать над этим как следует.
– -Можно, -- кивнул руководитель коммуны.
– - Это же просто черновик. Набросок идеи.
– -Фундамент личности внутри и стропила снаружи, -- медленно произнесла Ирина.
– - Или, скорее, так: костяк личности и сильные мускулы общественных связей, приводящие этот костяк в движение. Вот почему вам не нужны новые люди... Александр Петрович... вы видите силу в людях нынешних и прошлых, вы видите, как эта сила движется в будущее. Так ведь, да?!
– -Я об этом в таких словах не думал, -- признался Керн.
– -Простите меня, -- произнесла Ирина, вставая.
– - Я думала, вы мальчишка, а я женщина. А теперь я поняла, что это я девчонка, а вы... Вот вы -- настоящий ангел, вы, а не эти поганые меченосцы.
– -Я не ангел, -- пробормотал военинструктор, -- я и в бога-то не верю. Только не надо говорить глупостей, что он, дескать, зато верит в меня. Мне это неинтересно.
– -"Ангел" по-гречески значит "вестник", -- ласково сказала Ирина.
– - Вот вы и есть вестник -- вестник того, что в нашем мире не всё потеряно, что всё на самом деле только начинается, и будет ещё много интересного и хорошего. Впрочем, возможно, вы не ангел, а просто бог. Это вы верите в людей, хотя люди не верят в вас. А я буду в вас верить!
– -Вера -- явление иррациональное, -- вздохнул Керн, -- а я рационален донельзя.
– -Тогда, -- сказала Ирина, отбрасывая шинель Керна в сторону, -- я сделаю так.
Она крепко обвила руками шею военинструктора и поцеловала его в губы.
– -Только не думайте, -- произнесла она, отстраняясь, -- что я жду каких-то обязательств. Просто буду знать, что целовалась со сверхъестественным существом, явившимся в наш мир, чтобы спасти нас всех. Пусть мне завидуют вечно!
Военинструктор засмеялся:
– -Я не привык к такому прагматическому обращению, -- сказал он, -- я всегда считал, что
Эту ночь они провели вместе, в бывшем кабинете Кристаллова, среди аляповатых чернильниц и бюстов вождей, которые Керн то ли не посмел, то ли ещё не успел употребить на баррикады.
– -Заря занимается, -- сказала Ирина под утро, -- мне пора идти. Только не говори пока никому, ладно? Ты-то свирепый, а на меня эти гостиоры всю жизнь ножи точат...
– -Не скажу, -- пробормотал руководитель коммуны, поспешно одеваясь.
Он снова не выспался.
День прошёл на удивление спокойно, лишь чуть за полдень из радиорубки доложили Керну, что караван с детьми и женщинами размещён благополучно у колонистов, а в тринадцать сорок семь дозорные засекли со стороны Медведок одинокий выстрел из дробовика -- ну да мало ли кто и почему может стрелять по весне в сельской местности! Фортификационные работы были завершены полностью, причём за примитивной линией наружных укреплений, вызывавших у опытных бандитов разве что смех, следовала незаметная снаружи линия внутренняя, которая, пожалуй, сделала бы честь англичанам у Роркс-Дрифт или японцам, укреплявшим хребет Какадзу. Керн остался доволен, осматривая проделанную работу, и посвятил остаток дня стрелковой подготовке своих бойцов. Между делом выяснилось, что Кристаллов со товарищи всё-таки попытались, пользуясь некоей занятостью руководителя коммуны, переложить порученные им строительные работы на плечи других жителей поселения; за это сперва была побита Наталья Крестьянка, но потом им всё-таки удалось задуманное -- работали бывшие члены администрации так нарочито безобразно, что в итоге сами же строители отстранили их от дела. Керн пришёл в ярость и пригрозил, что начнёт карать немедля, но угроза эта осталась невыполненной -- слишком много было других забот.
Уже около девяти вечера, когда красный диск солнца принялся деловито закатываться за пасторальные берёзки, один из наблюдателей-коммунаров подбежал к военинструктору и сообщил, что слышит из ближайшего распадка странные звуки, напоминающие медленный перестук конских копыт. Тихо ругаясь, Керн полез на вышку административного корпуса с биноклем. Коммуна жила обычной вечерней жизнью; давно уже раздали еду, и теперь где-то мыли посуду, где-то латали одежду и обувь, заранее рассчитанную производителями-капиталистами на короткий срок жизни и оттого портившуюся с колоссальной скоростью. Керн сознательно не стал объявлять тревогу, чтобы создать у противника впечатление беззащитного посёлка, мирно занимающегося своими делами. Это тревожило его, но другого решения он не пока нашёл. Поэтому, взбираясь на башенку по крутой деревянной лестнице, Керн продолжал думать о чести и праве -- вернее, о той мере этих двух понятий, которая разрешает командиру ради победы рисковать жизнями вверенных ему людей, повинных, по сути, только в том, что они оказались не в том месте и не в то время.
В смотровом окне военинструктор залёг с биноклем, силясь рассмотреть творившееся в распадке. Распадок выглядел мирно: переплетение ветвей и сухостоя, старая трава, на дне -- всенепременное болотце, густо заваленное по поверхности икрой травяных лягушек. От болотца, прощаясь с заходящим солнышком, высоким голосом крикнула маленькая пташка, чирок-свистунок, не потерявшая ещё весеннего брачного наряда. Провожаемое этим криком, солнце закатилось окончательно в фиолетовую мглу горизонта, и наступили гражданские сумерки: длинные, весенние, призрачные, разбитые на части горящими в небесах облаками фантастических очертаний. Керн прильнул к окулярам бинокля, сектор за сектором рассматривая естественные укрытия вокруг коммуны.