Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга вторая)
Шрифт:
Наступил момент, когда я должен слепо довериться Аяксу. Мне нужна его помощь.
Мне не спится. Ночь очень темная. Я поднялся и открыл окно. Воздух необычайно теплый. Неподвижный. Эти последние сентябрьские дни очень солнечные. Только ближе к утру чувствуется прохлада. Я все жду чего-то: — зова — крика. Но ничто не шелохнется. Нет, эта ночь не имеет г'oлоса. Роса бесшумно гнездится в траве. Я снова закрыл окно. Через четверть часа или через час окно всегда закрывают. Я хотел бы заплакать; но не могу. Я должен приложить усилие, чтобы плакать. Я испытываю сострадание к себе; но думаю, что оно не подлинное. Я печален и очень одинок —
У меня непростая жизнь. Я уверен, жизнь Аякса проще. Я завидую крестьянским парням с их не очень чистыми руками. — — Им не нужно хранить молчание.
Октябрь{232}
Он сказал: «Ты не должен удивляться, если по вечерам я иногда буду отсутствовать. Существование в этих комнатах, совершенно лишенное чувственности, стало для меня невыносимым. Когда ты молод, ты все время рискуешь тем, что твоя шкура лопнет».
Он дал мне понять, что я его разочаровал. А может, просто хотел, чтобы я оценил необузданные силы, таящиеся у него в груди, его опасные радости или склонность к естественным порокам. Нам всем вновь и вновь приходится сталкиваться с неопределенной сильной печалью, от которой нет целительных средств. Во всяком случае, он высказался честно.
Я ответил:
— Ты вправе и приходить, и уходить, когда тебе захочется. Я не собираюсь ни в чем тебя упрекать. Я хочу пояснить: твоя комната является, без всяких ограничений, твоим жилищем и ты можешь приглашать туда друзей и подруг…
— Тебе не откажешь в том, что образ жизни у себя в доме ты хорошо продумал, — произнес он, растягивая слова. — В следующий раз, когда мне представится такая возможность, я вспомню о твоем предложении.
И он вспомнил. Он привел в дом девушку, которой едва исполнилось семнадцать, но уже с развившимися формами, высокую и крепкого сложения. Я сразу услышал, что это сестра одного рыбака из Крогедурена. Она вела для брата хозяйство. Но теперь сбежала оттуда. Чтобы потом вернуться, конечно. Однако два дня Аякс держал ее при себе. Когда два дня истекли и облако ароматов, обволакивавшее и эту любовь, рассеялось, я опять обнаружил рядом с собой того невозмутимого, исполнительного, почти простодушного Аякса, который стал для меня столь незаменимым спутником жизни. Лицо его чуть побледнело, сжатые губы расслабились — и, судя по выражению его глаз, я, как мне показалось, теперь мог больше ему доверять. Многие тайные страхи покинули меня. Я перестал подозревать его в том, что он за мной шпионит.
Я сказал:
— Если эта девушка тебе нравится, не стесняйся и приглашай ее почаще.
— Мы с ней собираемся пожениться, — сообщил он уверенно, но тихо.
Я испугался.
И сразу спросил:
— Значит ли это, что ты хочешь меня оставить?
— Нет, — ответил он, — можно все устроить и по-другому.
— Что ты имеешь в виду? — спросил я.
— Еще не пришло время об этом говорить, — ответил он.
Да, но пришло время, чтобы Тутайн обрел могилу. Я год за годом откладывал момент расставания с его гробом. — Теперь я решился.
Шахта в каменной породе уже проделана. Мне остается лишь довериться Аяксу и попросить его помочь доставить туда тяжелый гроб и опустить его вниз. Расслабленное лицо Аякса придало мне мужества, чтобы произнести первые слова.
— Тутайн не в Ангулеме, — начал я, — ни одного письма от него ко мне не пришло…
— Ты лгал Льену так же красиво, как я, — быстро отреагировал он. — Мы с тобой проявили единодушие. Я и не сомневался, что ты этого хотел. Надеюсь, ты это воспринял как знак, что ты ошибаешься, в чем-то меня подозревая. Разве хоть в какой-нибудь трудный момент я не показал, что готов тебя поддержать?
— Тутайн мертв, — сказал я. — Тутайн мертв уже много лет.
— Он уже много лет живет в Ангулеме, — откликнулся Аякс. — Он торгует лошадьми. Теперь он совершит путешествие в Америку. Чтобы услышать твою симфонию.
— Аякс, — сказал я (мне казалось, я мыслю вполне трезво, и думаю, даже голос у меня не дрожал; мое намерение — сохранять молчание — окончательно улетучилось, а я не почувствовал раскаяния или страха. Моя неприязнь к тому в личности Аякса, что оставалось неведомым мне, исчезла мгновенно. Я предполагаю, что наша душа принимает некоторые решения, как бы находясь под наркозом), — Аякс, это для меня самое горькое, что только может быть. Он был моим другом. Когда он лежал на смертном одре, мне пришлось пообещать ему нечто такое, что идет вразрез с обычными нравственными нормами, а именно: не отдавать его труп, терпеть присутствие этого трупа рядом со мной — по крайней мере, несколько лет. Похорон не было. Свидетельства о смерти я не получал. Ни один врач не переступал порог нашего дома. Я забальзамировал тело Тутайна насколько сумел. У меня в связи с этим возникли определенные затруднения. Я не мог никому признаться, что Тутайн мертв: я бы тем самым подверг его труп опасности…
Аякс с усмешкой взглянул на меня. Я уверен, что он усмехнулся. Не из притворства или смущения. А потому, что обрадовался. Впрочем, я могу записать, что он все еще был очень бледным.
Он сказал:
— Льен этого не знает, хотя и оставался на протяжении многих сумеречных лет твоим другом. Ты его обманул. Он очень порядочный человек, никакой не авантюрист, что для тебя опасно. Во мне, несмотря ни на что, ты чуешь товарища. Выплакаться на моей груди ты не захотел; но в том, что я умею молчать, уже убедился. Ты догадываешься, что я не стану высказывать упреки — и что я достаточно владею собой, чтобы постоянно быть начеку и не ставить тебя в неудобное положение. А вот люди порядочные наседали бы на тебя, требуя какого-то объяснения.
Я услышал его слова, но не смог их сразу истолковать.
— В столь двусмысленное положение я попал из-за обещания, данного другу, — простодушно повторил я.
— Обещание, конечно, было необдуманным, — наставительно сказал он. — Мертвых всегда хоронят… независимо от того, имеется ли свидетельство о смерти. Я, собственно, не понимаю, почему тебе не хватило ума…
Я вздрогнул; но ничего не возразил. Да и что я мог бы сказать — вразумительное и сдержанное? Слова, излишне пылкие, которые возникали у меня в голове, так и остались непроизнесенными. Я не попытался как-то защититься от подозрений в свой адрес. Сверхчеловеческим усилием воли я отбросил от себя саму мысль о том, что такие подозрения могут возникнуть.
— Тутайн лежит в ящике, рядом с моим письменным столом, — сказал я. Это была самая трудная часть признания.
— В ящике, наполненном пластинками… — Аякс вернул мне мою ложь. — Я давно не доверял этому ящику, как ты — ящикам на борту «Лаис». Но когда ты отделался от меня этой… отговоркой о пластинках, я оказался достаточно наивным, чтобы попросту уйти в себя.
— Как этот ящик мог вызвать у тебя подозрение? — с тревогой спросил я. — Он ведь не бросается в глаза. Красиво отполированный ларь из тикового дерева…