Частная коллекция ошибок
Шрифт:
Жанна подошла к туалетному столику, задумалась. Пожалуй, сапфир крупноват, добавит дамскости. Зато он в цвет глаз, особенно если надеть прошлогоднее синее платье; его как раз все подзабыли. Или черное с бантом, как в «Завтраке у Тиффани»?
Жанна распахнула гардероб и наспех оделась в черное. Платье село туго, пошло на талии поперечными складками. Непорядок. Завтра же в зал, к железу! А сегодня до вечера ни крошки, кроме единственной мандаринки. Впрочем, в «Адмирале» полумрак, и никто ничего не заметит — все будут пялиться на Артема и на сапфир.
Жанна придвинула к себе шкатулку, которая показалась
Жанна открыла верхнюю коробочку. Коробочка была пуста. Другая тоже. И все прочие. В животе потянуло холодом. Этого не может быть!
Рука Жанны, дрожа, потянулась к мобильнику. Надо сказать Артему, что их ограбили! Домработницы все дряни!
Уже глядя на экранчик мобильника, где было написано «Тема», и слушая тупые длинные гудки, Жанна вдруг почувствовала знакомую дурноту, знакомый черный жар ревности. Знакомый ужас, который прежде неизменно обманывал.
Но сегодня, похоже, обмана не было. Это случилось, все-таки случилось. Именно сейчас.
Пошло, банально. Как случается у всех.
Сильные тренированные ноги Жанны вдруг отказались ее слушаться. Спотыкаясь, она странным, старушечьим каким-то шагом прошла к гардеробу, распахнула дверцы. Половина Артема зияла пустотой. Одиноко белел на плечиках лишь летний костюм от Армани, подаренный Жанной в прошлом году. Артем этот костюм не любил и называл гейским. Все прочее исчезло — не осталось ни трусов, ни носовых платков.
Жанна села на ковер перед гардеробом. В зеркале, которое перекликалось с другим зеркалом, она видела свою спину — выпятившийся ряд позвонков и большие острые лопатки. Но сил выпрямиться не было. Ее будто ударили по голове, такой звон там стоял. Плакать не хотелось. Ужас сидел внутри, в глотке и груди; там застряло что-то большое, колючее, мертвое. Не получалось даже вздохнуть.
Через полчаса Жанна была уже на ногах — живая, прямая, одетая в тесные джинсы, которые всегда наддавали ей скорости и предприимчивости. Она еще раз накрасила губы, которые пересохли от гнева, и взяла сумочку. Она уже знала, что делать. Тысячи надежд, то мстительных, то непристойно-страстных, вились вокруг ее головы невидимой огненной стаей. Белый костюм — все, что осталось в квартире от Артема, — валялся по всей спальне в виде безобразных драных лоскутов. Но расправиться таким же образом со своей страстью Жанна не сумела. Эта страсть, как никогда, требовала полного и жестокого утоления. Что будет потом, не важно.
4
К хорошему чаю Самоваров пристрастил и всех в музее, и жену Настю, но все-таки кофе порой был неизбежен. Настя по-прежнему считала, что чай создан для стылых и морозных дней, тогда как теплый дождик располагает к поэтическому сибаритству и к кофе.
Сегодняшний дождик был именно такой — послеполуденный, тихий, кроткий. Настя с Самоваровым сидели в кондитерской, где сильно пахло горячими булочками, ванилью и свежемолотым кофе. Этот запах даже Самоварову казался обольстительным. Правда, кисловатый кофейный вкус надежд на неземное блаженство не
— Ты думаешь, наш Клиентов не врет? — спрашивала Настя, откусывая от ромовой бабы — настоящей, пропитанной пахучим сиропом. — Согласна, он жуткий сплетник, но ведь говорит, что добыл сведения у московского эксперта. Неужели Ольга подсовывала своему банкиру фальшивки? Не верю, что она делала это нарочно. Ее саму могли надуть.
— Кто знает, как было на самом деле, — неопределенно отозвался Самоваров (он умел хранить чужие тайны). — Я никогда не видел этой коллекции. И никто не видел, кроме гостей Галашина.
— Тогда так ему и надо! Прятать хорошую живопись у себя в хоромах, ничего не давать на выставки! Это глупо и эгоистично.
Самоваров улыбнулся:
— Да, глупо. В банковском сейфе картины были бы целее. Ты зря кипятишься! По сути, для чего художники всегда работали? Чтоб какой-нибудь дядя заплатил деньги и повесил картину у себя на стенку. Остальное дело случая. Ты ведь свои картины продаешь? А куда они потом деваются, знаешь? Может, тот прошлогодний немец, что купил твой натюрморт, на него сейчас кастрюли ставит.
— Пускай! То я, а то Коровин. Я еще напишу сколько захочу. А еще знаю, если б я увидела те картины у Галашина, сразу бы поняла, где фальшивка.
— Эти картины изучали эксперты.
Настя запальчиво его перебила:
— Ерунда! Эксперты сами картин не пишут. Они просто берут математическую сумму признаков, а главное совсем в другом.
— В чем же?
— Мог ли именно этот художник такое сделать… Нет, я не могу объяснить словами… И не надо хихикать! Не верю я в знаменитых подделывателей шедевров. Скопировать можно только что-то очень среднее, гладенькое, общедоступное. А если как образец в архиве вдобавок сохранился рисунок или эскиз, или старая фотография, или гравюра…
— Можно и самому сочинить, — не согласился Самоваров.
— Ну уж нет! Рисовать так, как рисовали старые мастера, сейчас не умеет никто на свете. Этому надо десятки лет учиться при самых блестящих способностях.
— Согласен, Леонардо подделывать рискованно. А вот Коровин рисовал неважно.
— Зато писал бесподобно, — не сдавалась Настя. — Я снова не могу словами… Ну, вообрази, я вышла танцевать «Лебединое озеро». Это же курам на смех! Даже если б я закончила хореографическое училище, было бы видно, что я не прима. В сельском клубе могли бы обознаться, но знатоки балета! Я уж не говорю о самих балетных. Или я побежала бы вместо олимпийской чемпионки…
— У всех бывают неудачные старты, неудачные стихи, неудачные картины, — сказал Самоваров. — Фальшивки имитируют неудачи гениев — шедевры куда индивидуальнее, да про них и известно больше. Кстати, Коровин у Галашина был именно из таких, из слабеньких. Ох, до чего нехорошее дело!
Глава 5
1
К полудню дождик припустил и по-осеннему, как по сухой бумаге, зашумел в деревьях. Прохожие спрятались под зонтиками, но Жанна, выскочив из машины, даже не заметила, что ее горячее лицо обрызгало моросью. На своих высоченных каблуках она легко взбежала на крыльцо фирмы «Мечты сбываются».