Часы любви
Шрифт:
– Хорошо, милорд. Я пришлю наверх лакея, чтобы занялся очагами. Мы не ожидали вашего раннего возвращения, иначе камины были бы уже затоплены.
– Отлично. Отлично, – отозвался властный голос.
Двери скрипнули, закрываясь. Наступила тишина.
Равенна не смела вздохнуть. Осуществились самые худшие ее опасения. Владетель Тревельяна вернулся в свою спальню, и она попалась – в его собственной гардеробной.
Встав на стул под небольшим двойным окошком, она поглядела вниз. От усыпанного гравием двора ее отделяла сотня футов. Верная смерть. Неслышно девочка соскочила вниз, коснувшись
Равенна подобралась к двери гардеробной под звуки сердца, выбивавшего в ее груди тяжелое стаккато [26] . Что он сделает, когда поймает ее? Воров иногда вешали. Значит, ее тоже повесят, или он все-таки помилует ее. Она заглянула в комнату.
Тревельян стоял возле окна. Равенна редко видела своего господина, она встречала его не более двух или трех раз, но он всегда производил на нее впечатление. Не слишком рослый, он всегда казался каким-то особенным; что-то злое в изгибе бровей, властный, пожалуй, даже жестокий блеск красивых голубых с зеленым отливом глаз, вполне убеждал ее – да что там ее, всех жителей Лира – в том, что он дьявольское отродье.
26
Короткое, отрывистое исполнение звуков, муз.
Сюртук и черный шейный платок были брошены на постель. Сам хозяин в тонкой батистовой рубашке, узорчатом жилете из черного шелка меланхолично застыл у окна, разглядывая сквозь тонкий туман далекий огамический камень. Пожалуй, эта одинокая фигура даже вызвала в ее сердце жалость. Крепкие ноги в черных брюках, руки, скрещенные на груди, профиль – когда он чуть поворачивал голову – точеный и мужественный, длинные, до плеч пшеничные волосы, зачесанные назад – так, словно он привык в досаде отбрасывать их рукой. Ну, а выражение глаз – сиротское.
Равенне было только тринадцать, она еще не умела разбираться в человеческих чувствах, однако настроение этого человека заворожило ее. Сила вкупе с меланхолией – крепкий настой. Она ощущала, как влечет ее к этому человеку. Она даже сказала бы: пожалуйста, не печальтесь так. Если бы страх не леденил ее голос, если бы, попавшись в его комнате, она не боялась увидеть эти свирепые глаза и услышать: к палачу ее!
Прижавшись к стене гардеробной, она попыталась найти путь к спасению. Однако можно было только попытаться выскользнуть из двери, когда лакей явится разводить огонь в каминах. Три золотых волоска все еще оставались в ее кулаке. Жалкое сокровище, не оправдывавшее столь огромного риска. Какая она глупая, и зачем только она забралась сюда. Детство ее, наконец, заканчивалось.
Никогда больше не позволит она себе подобного безрассудства.
В соседней комнате послышался шелест, негромкие шаги.
В панике она отступила, цепляясь взглядом за каждый предмет в поисках укрытия. Рука ее уже потянулась к задвижке на одном из шкафов, но вошел Тревельян.
– Боже, спаси меня, – прошептала Равенна, глядя на Ниалла и натыкаясь спиной на приоткрытую дверцу гардероба.
Ей еще не приходилось видеть столь потрясенного человека. Тревельян глядел на нее как на тень, как на призрак из числа тех, что, по многочисленным слухам, водились в замке. Прошла, должно быть, минута, прежде чем гнев, наконец, окрасил его щеки.
– Что ты делаешь здесь? – В полной ярости фразе угадывалось странное ударение. Казалось, что он спросил: – Что ТЫ делаешь здесь?
– Я… я ничего не украла, лорд Тревельян. Клянусь в этом честью матери. – Голос ее дрогнул. В отчаянии Равенна поглядела мимо Ниалла, словно прикидывая, сумеет ли добраться до двери.
Плотно стиснутые губы выпрямили в ниточку рот Тревельяна, взгляд пригвоздил ее к стене.
– Вот это здорово. Уж кому еще, как не тебе на всем свете позволительно клясться честью своей матери.
– Не надо, – прошептала она, ошеломленная оскорблением, однако слишком испуганная, чтобы сопротивляться. Перед ней был господин Лира. Какое бы жестокое наказание он ни назначил, народ едва ли воспрепятствует его желанию. Слезы набежали на глаза, однако она смахнула их ресницами, как делала всю свою короткую жизнь. Малахия не плакал, когда явившийся из Дублина лорд застрелил отца прямо на глазах сына, нагло заявив, что тот является контрабандистом и сообщником Дэниэла О'Коннела. Она тоже не будет плакать.
– Что это у тебя в руке?
Полный презрения взгляд Тревельяна обратился к ее маленькому грязному кулачку, и сердце Равенны провалилось в пятки. Она поняла, какой кажется ему. Если она покажет ему волосы, то граф решит, что она – ведьма, явившаяся, чтобы околдовать его, и он велит магистрату не проявлять к ней жалости. Ну, а если она откажется показать ему содержимое своей ладони, то обвинение в краже будет прочным как камень.
– Там ничего нет, милорд. Я ничего не крала у вас, клянусь в этом. Клянусь всем святым, – пробормотала она, не зная, какой путь избрать, ибо оба они вели ее в тюрьму.
Тревельян шагнул вперед, она отшатнулась. Ниалл не был высок, однако перепуганной девчонке он казался гигантом.
– Покажи мне то, что у тебя в руке.
Ведьма! Она почти услышала это слово, произнесенное его голосом. И объяснить, зачем эти волосы у нее в руке, можно, лишь обвинив Малахию, чего она никогда не сделает.
– Там ничего нет, милорд. Ничего ценного. – Взгляд ее обратился к двери за его спиной. Надо бежать. Куда-нибудь в соседнее графство и спрятаться там. Малахия поможет. Он всегда рядом с ней.
– Показывай. Немедленно. – Еще один его шаг вперед не сулил ей ничего хорошего.
Сердце Равенны почти разрывалось от ужаса. Покоряясь желанию убежать, скрыться, она бросилась вон из гардеробной. Давно не стиранное синее платье зацепилось за кресло, она упала, однако резные двойные двери, ведущие из апартаментов графа, были уже почти перед нею. Она уже тянула к ним руки, стремясь побыстрее открыть, но тут сильная рука перехватила ее поперек тела и швырнула на кровать.
– Проклятая девчонка! Показывай мне, что стащила отсюда, иначе, ей-богу, я поставлю тебя вместе с твоей бабкой перед магистратом.